Ленин и Троцкий. Путь к власти

В 1891–1892 годах страну охватил страшный голод, вызвав масштабное недоедание в деревнях и резкий скачок цен на продовольствие. Истощение, холера и сыпной тиф затронули сорок миллионов человек; погибли целые деревни, особенно в Поволжье. Голодные крестьяне хлынули в города в надежде найти хоть какой-нибудь заработок. Эти события, парадоксальным образом совпавшие с экономическим ростом, породили волну стачек в центральной и западной части России, где находились центры текстильной промышленности. Стачки сопровождались столкновениями с полицией и казаками, что хорошо видно на примере забастовки польских ткачей в Лодзи в 1892 году.

Голод вскрыл коррупцию, неэффективность бюрократии и, как следствие, бессилие самодержавия. Судьба голодающих масс произвела сильнейшее впечатление на молодёжь. В Москве и Казани снова вспыхнули студенческие волнения. Всеобщее брожение общества повлияло и на либералов. Голод пробудил земства, которые долгое время молчали благодаря реакционной политике Александра III. На всей территории страны богатые либералы начали кампании по борьбе с голодом. Многие земские либералы, вспоминая о своих левых взглядах периода «хождения в народ», облегчали свою совесть тем, что открывали частные столовые. Следуя «теории малых дел», они делали всё возможное, чтобы придать борьбе с голодом нейтральную, аполитичную окраску. Между тем социальное и политическое брожение, вызванное голодом и беспорядочными действиями царской администрации, зажгло интеллигенцию, и многие её представители влились в ряды марксистов, рьяно боровшихся с либерально-народнической идеологией. Накал этой борьбы отражён в воспоминаниях Крупской об одном из первых вмешательств Ленина в политические дела по прибытии его в Санкт-Петербург:

«На Охте у инженера Классона… решено было устроить совещание… Для ради конспирации были устроены блины. <…> Речь шла о путях, какими надо идти. Общего языка как-то не находилось. Кто-то сказал – кажется, Шевлягин, – что очень важна вот работа в комитете грамотности. Владимир Ильич засмеялся, и как-то зло и сухо звучал его смех – я потом никогда не слыхала у него такого смеха: “Ну, что ж, кто хочет спасать отечество в комитете грамотности, что ж, мы не мешаем”»^[66].

Наблюдая за ситуацией издалека, Плеханов быстро сообразил, что пришло время для коренных тактических изменений. Голод продемонстрировал вопиющую беспомощность самодержавия. Идея представительного собрания, Земского собора, стала набирать популярность среди либерально настроенной интеллигенции. Плеханов обеими руками ухватился за предоставленную возможность. В четвёртой книге сборника «Социал-демократ» он опубликовал памфлет под названием «Всероссийское разорение», в котором показал, что голод имеет социальные, а отнюдь не естественные причины. Констатируя беспорядок, вызванный коррупцией и бездарностью царской власти, он призвал к широкой пропаганде и агитации, связав насущные требования масс с идеей свержения самодержавия.

Конечно, всё, что касается Земского собора, принимало в устах либералов реформистский и, следовательно, утопический характер. Но Плеханов, демонстрируя живой революционный инстинкт, попытался связать созыв Земского собора с широкой мобилизацией масс и привлечением лучших представителей демократической интеллигенции к идее открытой борьбы против царизма.

«Все честные русские люди, – писал он, – которые, не принадлежа к миру дельцов, кулаков и русских чиновников, не ищут своей личной пользы в бедствиях народа, должны немедленно начать агитацию в пользу созвания Земского собора…»^[67]