Ленин и Троцкий. Путь к власти

«Я точно вижу их вновь, – вспоминала одна из участниц движения, – этих ящичников, мыловаров, сахарников, которые были в моём кружке… Бледные, тощие, с покрасневшими глазами, измученные и смертельно уставшие.

Они собирались поздно вечером и, кажется, были готовы сидеть в душной комнате, которую освещала только небольшая газовая лампа, до утра. Дети часто спали в одной комнате, а женщины ходили вокруг дома, прислушиваясь к шагам и опасаясь визита полиции. Девушки упоённо слушали оратора и задавали ему вопросы, совершенно забывая об опасности. Они забывали о том, что дорога домой занимает сорок минут, что придётся идти по грязи и глубокому снегу, закутавшись в старое, изодранное пальто. Они забывали, что стук в дверь среди ночи чреват потоком ругани и проклятий от родителей. Забывали, что дома может не быть куска хлеба и им придётся спать голодными. А через несколько часов уже рассвет, и нужно снова бежать на работу.

С каким напряжённым вниманием слушали они рассказы по истории культуры, о прибавочной стоимости, потреблении, зарплате, жизни в других странах. Как много вопросов они задавали! Какой радостью загорались их глаза, когда руководитель доставал свежий номер “Идишер арбетер”, “Арбетер штимме” или просто брошюру! Как гордилась девушка, если ей разрешали взять чёрную книжечку домой!

Сколько бед ждало бы молодых работниц дома, если бы в округе прознали о том, что они водятся с akhudusnikers, с “братьями и сёстрами”, что читают запрещённую литературу! Сколько оскорблений, побоев, слёз! Но эти меры не помогали. “Их тянет туда, точно магнитом”, – жаловались матери друг другу»^[79].

Здесь, в Литве и Белоруссии, еврейские рабочие и полностью обрусевшая еврейская интеллигенция продолжали вести агитацию, которая превосходила своим размахом ту ограниченную пропаганду, распространённую на остальной территории страны. Они печатали листовки на идише, понятном каждому еврейскому рабочему, в которых выражали требования масс. В это время Юлий Мартов, девятнадцатилетний студент, исключённый из Санкт-Петербургского университета за революционную деятельность, прибыл в Вильну, к тому моменту уже ставшей центром социал-демократии. Мартов вспоминал, что вопрос об агитации был поднят самими рабочими, которые вынудили марксистов выйти за пределы пропагандистских кружков.

«В своей работе, – писал он, – я дважды подробно рассказывал о целях и методах социализма, но действительная жизнь вносила свои коррективы… Члены кружка сами поднимали вопрос о каком-либо событии, случившемся на их фабрике или заводе… либо появлялся кто-либо с другого места работы, и мы тратили время на обсуждение тамошних условий труда»^[80].