Ленинъ как мессия

В 1922 году вышла биография В. Г. Короленко. Автор предисловия к ней безусловно имел в виду Ленина и его противника Мартова. Следует различать между революционерами два основных разряда: «умозрительно-программной и органически-принципиальной.

Умозрительно-программные революционеры всегда более или менее начетчики, склонные с чрезвычайным жаром «состязатися о словеси». Во многих из них сидят отцы христианской церкви эпохи вселенских соборов: по букве непримиримая вражда к язычеству, в существе – приятие и укрепление худших сторон того же самого язычества. Как бы наперекор старому афоризму: «из сердца исходят помышления», у революционеров этого типа ум ужасно непреклонный, а сердце чрезвычайно приспособленческое. Горячностью по формальным вопросам символа веры удовлетворяется потребность возместить холодноватое безразличие к вероисповедному существу.

Органически – принципиальным революционерам дорого существо. Для них люди дороже слов. Им в высшей степени понятно, что революционная суббота для человека, а не человек для революционной субботы. Они мягки и уступчивы в тех частностях, относительно которых возможны разные мнения. Но зато горячи и непреклонны в существе»121. Вероятно, речь идет о первом пункте программы по поводу членства в партии социал-демократов, с пеной у рта защищаемого Лениным. Это первый водораздел между книжниками и практиками. Так сказать, школа Шамая против школы Гилеля…

При анализе причин возвышения Ленина, следует отметить его несомненную «харизму».

Обратимся к ранним воспоминаниям одного из первых соратников вождя, затем исчезнувшего в «Никуда», хотя он и умер в своей постели. Он, по его словам, рано отошел от революционной деятельности и «потому со временем перестал существовать для Владимира Ильича». Речь идет об экономисте Михаиле Александровиче Сильвине (1874-1955).

Дело относится к самому раннему периоду: «остановлюсь на некоторых личных свойствах Владимира Ильича. Как я уже сказал, мы единогласно, бесспорно и молчаливо признали его нашим лидером, нашей главой; это его главенство основывалось не только на его подавляющем авторитете, как теоретика, на его огромных знаниях, необычной трудоспособности, на его умственном превосходстве – он имел для нас и огромный моральный авторитет… он импонировал нам также моральным величием. Нам казалось, [что] он был совершенен, свободен от тех мелких слабостей, которые можно найти в каждом»122.

Примером его «харизмы» стоит привести встречу в Риге с латышскими социал-демократами, которые были предубеждены к россиянам. В течение 3-х дней общения с ними Владимир Ильич полностью очаровал латышей.

«Здесь еще раз убедился я, насколько этот человек был одарен способностью увлекать сердца, внушать к себе беспредельное доверие, наполнить чувством беззаветной преданности единой цели – все это я не раз имел случай наблюдагь и в отношении целых групп и отдельных лиц.

Бывали случаи, что человек достаточно зрелый, независимый в своем образе мыслей в своих суждениях, образованный и опытный, которого никак нельзя упрекнуть в недостатке самостоятельности, после нескольких недель общения с Владимиром Ильичом совершенно подпадал под влияние его железной воли, его сильного ума»123.

Одержимость идеей была привлекательной и отталкивающей одновременно: «В личных отношениях В. И. был обаятельный человек с большой выдержкой, деликатный, терпеливый к собеседнику – не всегда интересному, очень гостеприим ный.

[Я] знал его позже в Сибири, во время ссылки, я видел его затем в эмиграции; и знаю, что, когда этот человек имел дело с теми, кого он считал врагами своей идеи, а, стало быть, и своими личными, он был беспощаден. На мои сомнения в некоторых случаях, и с той насмешкой, которая часто смотрела из его глаз, замечал мне: «Революция – не игра в бирюльки».

«Это обывательские соображения – говорил он. Для того чтобы она победила, нужно сосредоточить на ней все внимание, всю свою энергию, все свои силы и всю волю, сосредоточить, отбрасывая все лишнее, все не идущие к цели». И эти, как иногда говорят, односторонность и исключительность, нетерпимость и беспощадность были ему свойственны»123.

Илья Лохматый был знакомым Ленина. Они встречались в эмигрантском Париже.