Ленин. Книга 1

В своей книге «Как большевики захватили власть» С. Мельгунов пишет, что «восстание становится для Ленина навязчивой идеей». Не случайно некоторые письма вождя, отмечает Мельгунов, рожденные «как бы в состоянии пароксизма невменяемости», ЦК постановил сжечь. «У вождей массовых движений типа Ленина, — пишет автор книги, — скорее фанатиков, чем гениальных провидцев, нет чувства исторической перспективы и какой-либо моральной ответственности за свои действия». Истерические призывы в конце концов заражали верхи партии. «ЦК постепенно становился на рельсы ленинской политики»210.

Находясь на конспиративной квартире, Ленин пишет два документа: «Письмо к членам партии большевиков» и «Письмо в Центральный Комитет РСДРП(б)», в которых подвергает уничтожающей критике Зиновьева и Каменева, не гнушаясь эпитетами «жульничество», «кляузная ложь», «безмерная подлость», «бесстыдство». Ленин идет далеко, требуя исключения обоих из партии, заявляя при этом, что Зиновьева и Каменева «товарищами их обоих больше не считаю…»211

Основанием для столь беспощадных выводов послужило выступление Каменева в газете «Новая жизнь» о его фактическом несогласии с тактикой прихода большевиков к власти. Ленин расценил этот факт как предательство, ибо одна из заповедей революционного заговора — глубокая тайна намерений и особенно сроков выступления. Но было ли неожиданностью это откровение Каменева? Ведь сам Ленин еще 16-го на заседании Пленума ЦК заявил, что если «восстание назрело, то говорить о заговорах не приходится»212.

Троцкий, выступая на заседании Петроградского Совета по вопросу о Военно-революционном комитете, прямо сказал: «Нам говорят, что мы готовим штаб для захвата власти. Мы из этого не делаем тайны»213. Хотя в выступлениях, рассчитанных на массовую аудиторию, большевики говорили иначе. Тот же Троцкий, обращаясь 21 октября к казакам, дислоцированным в Петрограде, заявил: «Вам говорят, будто Совет собирается 22 октября устроить какое-то восстание, сражение с вами, стрельбу на улицах, резню. Те, кто сказал вам это, — негодяи и провокаторы…»214

Накануне переворота до глубокой ночи заседало Временное правительство. В таком же ритме работал Петроградский Совет. Керенский обращется к Предпарламенту с призывом оказать поддержку в подавлении предстоящего восстания большевиков. Но там искали компромиссных решений. Керенский в своем сборнике воспоминаний пишет: «Нужно признать, большевики действовали тогда с большой энергией и не меньшим искусством»215. Метания главы правительства между Советом Республики, штабом столичного округа и своей резиденцией в Зимнем дворце имели цель собрать, вызвать, мобилизовать все, что только можно, для подавления большевистского восстания. Но призрачная власть уже ничего не может… А возможно, могла бы, если бы месяцем раньше, а может быть, именно в октябре положила конец войне и пошла бы на сепаратный мир с Германией.

Попытки эти, робкие, были, но Керенский не хотел нарушать верности союзникам. Сделай это Керенский — и, вероятно, он мог бы не только сохранить власть, сберечь демократические завоевания, но и оставить большевиков без своего главного козыря и избавить Россию от десятилетий мук несвободы. Но давно замечено, что исторические лидеры переходного периода (примеры тому А. Ф. Керенский и М. С. Горбачев) хороши лишь для начала дела. Они неспособны без катаклизмов довести начатое до конца. Это герои исторического момента, но тем не менее роль их нельзя недооценить. Керенский «споткнулся» на неспособности решить проблему мира. Горбачев «уткнулся» в идеализацию октябрьского переворота. Его утверждение, что «выбор между социализмом и капитализмом — это главная социальная альтернатива нашей эпохи, что в XX веке вперед идти нельзя, не идя к более высокой форме социальной организации — социализму»216, исторически ложно. Мы все, как и Горбачев, не сумели понять, что в XX веке уже является анахронизмом деление обществ на капиталистические и социалистические. Неизмеримо более глубокие пласты преобразований дает движение от бюрократии и тоталитарности к демократии и цивилизованности. Конец XX века вынес свой приговор революциям в пользу эволюции и реформ… Но никому не дано выйти из «своего века» — ни Керенскому, ни Горбачеву. И тот и другой сделали главное: они не разрушили царский режим и сталинскую систему, нет. Они не мешали их саморазрушению. И в этом огромная историческая заслуга этих внешне столь разных людей.