В связи с тем, что этот эпизод (под крики «Позор!») всплыл в ходе партийной дискуссии, Валерьян Куйбышев в письме Комиссии Хамовнической партконференции предложил 23 февраля 1924 года свою версию: «До заседания Политбюро, когда еще не все члены Политбюро собрались и заседание еще не открылось, в кабинет т. Сталина входили постепенно один за другим члены ПБ и бегло знакомились со статьей Влад. Ильича по корректурному оттиску, принесенному т. Бухариным... У меня лично вначале сложилось впечатление, что усилившаяся к тому времени болезнь Влад. Ильича отразилась на статье. Это впечатление усиливалось нервным настаиванием т. Ленина и нажимом на т. Бухарина, чтобы статья во что бы то ни стало была помещена в завтрашнем номере и ему показана. Между тем обращалось внимание на некоторые отдельные места статьи, которые, будучи взяты обособлено, были непонятны и казались странными: раскол партии, лучший наркомат НКИД, детальное определение количества служащих РКИ и т.д.
...Оттиск статьи Ильича ходил из рук в руки, раздавались отдельные реплики (я помню, например, реплику т. Троцкого — "почему НКИД лучший наркомат?"), высказывались летучие отзывы и предложения. В этой нервной обстановке, создавшейся благодаря опасениям за здоровье Ильича, у меня, повторяю, не ознакомившегося по-настоящему со статьей в целом, мелькнула мысль: "Если Ильич болен и в статье эта болезнь отразилась, и если Ильичу необходимо показать эту статью напечатанной, то не набрать ли специальный номер «Правды»?" Эту мысль я высказал. Но это были летучие мысли вслух. Я сразу же от этой мысли отказался... Когда статья была прочитана, я не только не сделал такого предложения, но даже и мысли такой не возникало больше, так как все сомнения рассеялись как дым — из-за статьи чувствовался здоровый Ильич — и я высказался за немедленное опубликование статьи»352
.Итак, 23 января Ленин завершил работу над статьей «Как нам реорганизовать Рабкрин». 24-го Каменев зачитал ее на Политбюро. 25-го января статья публикуется в «Правде». Казалось бы, все хорошо. Но если читатель критически отнесется как к претензии Троцкого на роль «защитника» Владимира Ильича, так и к заверениям Куйбышева о всеобщем «одобрямсе», если усомнится в этом — он будет прав.
Обе версии достаточно точно отражают ту сумятицу, которую породила ленинская статья. Более всего насторожило упоминание о возможности раскола. Тем более что некоторые члены Политбюро уже знали о «Письме к съезду», где также говорилось о подобного рода опасности. Эту проблему они восприняли сугубо персонифицировано. И более того, как отметил Куйбышев, боялись, что поползут слухи о том, что существуют «неизвестные членам партии конкретные разногласия внутри Политбюро...»353
«Именно поэтому, — разъяснял Сталин 4 марта 1924 года, — и было принято Политбюро не одно, а два решения: а) немедля сдать в печать статью Ильича; б) разослать всем местным организациям письмо ЦК за подписями всех наличных членов Политбюро и Оргбюро с разъяснением о том, что нет оснований опасаться раскола в партии и ЦК. Это письмо было в тот же день отправлено организациям в шифрованном виде»354
.Об обсуждении статьи на заседании ЦК Ленин не знал. Фотиева сказала ему, что ей это неизвестно. Но что-то из разговоров, происходивших там, вероятно, дошло до Владимира Ильича. Бухарин, например, вполне мог проговориться Марии Ильиничне о том, что в связи с ленинской статьей как-то упоминалось «Письмо к съезду». Во всяком случае, именно в этот день, 24 января, Ленин сказал Фотиевой: «Прежде всего по нашему "конспиративному" делу: я знаю, что Вы меня обманываете». На мои уверения в противном, пишет Лидия Александровна, он сказал: «Я имею об этом свое мнение»355
.Что же касалось шифровки, посланной во все губкомы и обкомы РКП(б) (не в тот же день, 24-го, как указано Сталиным, а 27 января 1923 года), то в ней действительно подчеркивалось, что «во внутренней работе ЦЕКА совершенно нет таких обстоятельств, которые давали бы какие бы то ни было основания для опасения "раскола"».
Авторы этого коллективного «разъяснения» всячески акцентировали внимание партийного актива на том, что Ленин тяжело болен, что он не только не принимает участия в заседаниях Политбюро, но ему не посылают и протоколов, что ему запрещено даже чтение газет, ибо врачи предписали Ильичу «абсолютный покой». Иными словами, давалось понять, что реального положения дел в стране и в партии он не знает и знать не может.