Ленин. «Сим победиши»

Никто не хочет ставить политкомов (Вы даже Оргбюро, Политбюро и Пленум зачисляете в Политкомы!). Но действительное (а не фиктивное) существование "группы" и равноправное сотрудничество и ответственность при нынешнем режиме невозможны. Это факт. Вы поневоле (сами того не желая) ставили нас десятки раз перед совершившимися фактами. ...Отсюда — поиски лучшей формы сотрудничества».

И, наконец, о фразе Сталина в письме от 7 августа: «я не дорожу местом». Зиновьев и Бухарин пишут: «О "местах" и прочем зря говорить. Ни Вам, ни нам они не нужны, конечно. О "разрыве" зря говорить. Его партия не допустит. Мы его не хотим. Максимум — отойдем в сторонку. Другого ядра нет. И оно вполне справится, если Вы захотите. Без Вас его себе не мыслим»99.

Это была уже почти капитуляция. 15 августа Сталин оформляет отпуск и приезжает в Кисловодск. Вперемешку с отдыхом начались переговоры «сторон». Первоначальное предложение Зиновьева и Бухарина, с которым Орджоникидзе уезжал в Москву, сводилось к тому, чтобы упразднить Оргбюро ЦК, которое фактически оказалось полностью подчиненным Секретариату, а главное — изменить состав самого Секретариата, введя в него Сталина, Зиновьева и Троцкого.

Но предложение это Сталин и Каменев отвергли. И теперь, с приездом Сталина в Кисловодск, стали обсуждать другие варианты. Однако к согласию так и не пришли. После возвращения в Москву, по предложению Сталина, решили Оргбюро не упразднять, а наоборот — укрепить, включив в его состав Бухарина, Зиновьева и Троцкого. И 25 сентября 1923 года Пленум ЦК избрал членами Оргбюро Зиновьева и Троцкого, а кандидатами в члены — Бухарина и И. Короткова100.

Предполагалось, видимо, что все эти сугубо аппаратные перестановки способны в какой-то мере ограничить власть генсека и контролировать работу Секретариата. Но затея изначально оказалась зряшной. Достаточно сказать, что Троцкий так ни разу и не появился на заседаниях Оргбюро, а Зиновьев присутствовал лишь изредка, наездами из Питера. Что касается Бухарина, то ему вполне хватало хлопот в «Правде».

Сталин оказался прав: все лидеры были готовы стать комиссарами, надзирающими за «орговиками», но никто не хотел погружаться по уши в это коловращение «вермишели», которое захлестывало и Секретариат, и Оргбюро ЦК, ибо именно туда были стянуты все нити огромного бюрократического управленческого аппарата страны.

А в Горках в июне зачастили дожди. Шли они и в Москве. В последние дни июня в центре, на Кузнецком мосту, затопило тротуары и подвалы. «На Неглинной, — пишет современник, — из труб били фонтаны. По улицам несли вещи, люди шли по пояс в воде»101.

Может, от непогоды, но состояние Владимира Ильича с 20-х чисел июня вновь ухудшилось, а настроение совершенно испортилось. Была, впрочем, для этого и более существенная причина. Он все более убеждался, что лечение приняло сугубо симптоматический характер: сломался зуб — приходил стоматолог, что-то с глазами — появляется офтальмолог, разладился желудок — лечат желудок. И у него складывалось ощущение полной бессмысленности всех этих врачебных визитов, осмотров, процедур и упражнений.

Запись дежурного врача 27 июня: «Как вчера, ничем заниматься не хочет. Всех врачей встречает приветливо, но тотчас спешит с ними попрощаться и бывает очень рад, когда они уходят. Точно так же он относится и к домашним...». Запись 1 июля: «От упражнений отказался... В общем спокоен, лежит на кушетке, но никого не хочет видеть»102.

Временами он замыкался в себе, начинал что-то тихо говорить, ложился на кровать и с головой укрывался простыней. Оттого, что днем, при дожде, он частенько задремывал, по ночам возобновилась бессонница. А несколько раз сознание вообще начинало уходить, и тогда волной накатывалось сильнейшее возбуждение, и он просил санитаров выкатить его в кресле из комнаты на веранду или в сад.

Но где-то в середине июля вновь началось улучшение. Крупская пишет: «Прекратились всякие боли, явился нормальный крепкий сон, вошел в норму желудок, стала правильней работать левая рука, явилась возможность не только сидеть, но и ходить, сначала, опираясь на санитара, потом самостоятельно с палочкой, стала улучшаться речь, и в связи с этим совершенно изменилось настроение. Владимир Ильич много шутил, смеялся, даже напевал иногда...»

О том, что происходило с ним до этого, Ленин «старался впоследствии не вспоминать — не ходил в ту комнату, где он лежал, не ходил на тот балкон, куда его выносили первые месяцы, старался не встречаться с сестрами и теми врачами, которые за ним тогда ухаживали»103.