...Это сигнализирует перед нами общеполитическую демократическую опасность, и... если не налагать определенную узду и не ставить определенных границ, идет к беспартийному крестьянству и таким образом, представляет собой те рельсы, по которым можно сойти на общеполитическую демократию. Мне кажется, что контуры того, что строится за всей этой шумихой и сутолокой, — контуры уже прояснились. Эти контуры заключаются в том, что целый ряд социальных слоев стучится в дверь общеполитической демократии.
...Наша задача — видеть две опасности. Во-первых, опасность, которая происходит от централизации нашего аппарата. И во-вторых, опасность политической демократии, которая может получиться, если вся демократия перейдет через край. Мы должны видеть обе эти опасности.
А оппозиция видит одну опасность. Она видит опасность бюрократизма нашего аппарата, а об остальных опасностях не заботится. За бюрократической опасностью она не видит политической демократической опасности. В этом заключается их так называемый меньшевизм, как определенный уклон»283.
И хотя Бухарин указывал лишь на «контуры» оппозиционной платформы, а сами оппозиционеры говорили не о расширении политической демократии в стране, а лишь о повороте к внутрипартийной демократии, слово было сказано: «
Крупская пишет, что, когда 16 января началась XIII партконференция, Владимир Ильич «просил читать весь отчет подряд». А это — не только доклады и резолюции, но и достаточно острые прения. 17 января «Правда» опубликовала доклад Рыкова об очередных задачах экономической политики партии и выступление Пятакова.
На следующий день — речи Лутовинова и Преображенского. 19 января — выступления Красина, В. Косиора, Каменева, Ларина, В. Смирнова, Сокольникова, Микояна и опять Пятакова. Здесь же: принятая всеми при двух «против» резолюция об итогах дискуссии и мелкобуржуазном уклоне.
Наконец, 20 января, в воскресенье, «Правда» открывается передовицей Варейкиса об итогах конференции, далее идут заключительное слово Рыкова, доклад Сталина о партийном строительстве, выступления по этому вопросу Преображенского, Ломинадзе, Яковлевой. И опять решения конференции: принятые единогласно резолюции по докладам Рыкова и Сталина, а также одобренную всеми при одном воздержавшемся резолюцию по докладу Зиновьева о международном положении. Крупская, читавшая Ленину все эти материалы, пишет: «Слушал Владимир Ильич очень внимательно, задавая иногда вопросы»284.
В тот же день, 20-го, «Известия» опубликовали информацию об открытии в Большом театре XI Всероссийского съезда Советов. Крупская стала читать приветствия, речи, но внимание Ленина привлекло выступление крестьянки Е.М. Борисовой.
«Я крестьянка Пензенской губернии, того же уезда, села Бессоновки, — сказал она. — Мне 57 лет. Я была избрана в 21 году 21 августа делегаткой и была избрана в комиссию по Помголу. Я — темная и неграмотная, и не думала, что проведу эту работу. Провела ее как нужно. Объяснять всю эту работу не буду.
Но полагаю, что нам, крестьянам и рабочим, нужно работать в одном масштабе. И видим мы, что Советская власть дала нам многое множество способия, и дала нам слободу, и созвала нас со всех сторон, и деревень и сел и самых темных уголков на совет для строения нашей жизни».
Она впервые попала в Москву, в «центр», впервые в жизни увидела театр, или, как она выразилась, — «тиатыр», говорила тяжело, с трудом подбирая слова. Но при всем этом сумела по-своему сформулировать главную экономическую и политическую проблему — те самые «ножницы», о которых шла речь на XII съезде РКП(б).
«Нам, рабочим и крестьянам, — сказала она, — нужно улучшить свою жизнь в общем масштабе, и чтобы рабочие познали труд крестьянина, а крестьянин познал труд рабочего... Каждый чувствует, что без толку работать нельзя, работать без девидента, каждый рабочий и крестьянин ценит свой труд.
Надо, чтобы не было между нами нареканий, надо работать в таком союзе, чтобы оценивать труд друг друга, чтобы не было обиды ни у крестьян на рабочих, ни у рабочих на крестьян... И да здравствуют все наши дорогие и передовые вожди центра (шумные аплодисменты)».
Крупская отметила, что Ленин «очень радовался, когда ему читали [эту] речь на съезде»285. И слова крестьянки Борисовой стали последними человеческими словами, которые ему прочли.
То неотвратимое, что ощущала Крупская с четверга 17-го надвигалось, и 21 января это произошло...
Завершая свои воспоминания «Последние полгода жизни Владимира Ильича», Надежда Константиновна пишет: «В понедельник пришел конец. Владимир Ильич утром еще вставал два раза, но тотчас ложился опять. Часов в 11 попил черного кофе и опять заснул. Время у меня спуталось как-то.
Когда он проснулся вновь, он уже не мог совсем говорить, дали ему бульон и опять кофе, он пил с жадностью, потом успокоился немного, но вскоре заклокотало у него в груди. Все больше и больше клокотало у него в груди. Бессознательнее становился взгляд.