«Дело шло к утру; светать начаю, по улицам бегут мачьчишки-га- зетчики, тащат пачки разных газет: «Дело народа», «Новая жизнь», «Речь», «Новое время», «Биржевые ведомости» («Биржевка», как эту газету называли)... Паршивая была газетенка, черносотенная, вечно всякие пакости печатача, не раз на моряков-бачтийцев клеветала. Терпеть мы «Биржевку» не могли. Спег{иачьно о ней в Центробалте[262]
вопрос ставили, принимали резолюции протеста, посыл ачи в «Биржевку», да она их не печатача. Вынесли, наконец, решение: просить правительство закрыть «Биржевые ведомости», как клеветническую, буржуйскую газету Только никакого проку не было. Вот об этом-то решении я теперь и вспомнил и велел шоферу ехать в Балтийский экипаж. Приехал, говорю ребятам: пора «Биржевку» прикрыть, нечего с ней церемониться! Есть решение Центробалта. Сразу нашлось несколько охотников.Сели мы в машину и поехали на Галерную, в редакцию «Биржевых ведомостей». Подъезжаем, ребята выскочили из машины, встали у входов, никому ни войти, ни выйти не дают. В это время мальчишки несут последний выпуск «Биржевки». Газеты мы у них отобрали и выбросили, а им велели убираться. Сам же я в редакцию пошел. Вхожу. Сидят несколько человек.
- По постановлению Центробалта, – говорю, – закрываю вашу газету.
Они молчат, как воды в рот набрали. Одна девица начала было спорить, но я с ней и разговаривать не стал.
- Эх вы, культурные люди! В России революция началась, а вы грязную газету издаете, клевету разводите. Брысь отсюда, чтоб и духу вашего не было!
Ну, они и кинулись кто куда...
... Когда выходил я из редакции «Биржевки», смотрю, по соседству, в том же здании, журнал «Огонек «разместился. Тоже вредный журнал. Вранья в нем много было, а рабочих, большевиков так просто грязью обливал. Посоветовались мы с ребятами, решили заодно и его закрыть. Закрыли и охрану поставили, а я в Смольный поехал – доложить».
Ну, и что должны были сказать ему в Смольном? Иди, мил друг, извинись да открывай газету обратно? Глядишь, еще и разругаться ради какой-то «Биржевки» с Центробалтом?»
А 29 октября на Малькова свалилось поручение похлеще – и крыть ему оказалось нечем (разве что морскими загибами, и то про себя).
«Выполнив очередное задание Военно-революционного комитета, я вернулся в Смольный. В широких коридорах вчерашнего Института благородных девиц бурлил и клокотал, как и все последние дни, нескончаемый человеческий поток. Взад и вперед стремительно проходили и пробегали люди в простых пальто или пиджаках, в матросских бушлатах, в солдатских шинелях...
Я направился на третий этаж, где помещался Военно-революционный комитет.
- Товарищ Мальков, минутку! – раздался за моей спиной знакомый голос. – Ты-то мне и нужен.
Я обернулся. Передо мной стоял председатель Военно-революционного комитета Николай Ильич Подвойский.
Невольно вытянувшись (как-никак без малого шесть лет царской службы матросом на флоте не шутка!), я отчеканил:
- Есть Мальков, товарищ Подвойский!
- Вот и хорошо, товарищ Мальков, что встретились. Я как раз сейчас велел тебя разыскать. Решено назначить тебя комендантом Смольного. Принимай дела -и за работу!
Я опешил.
- Позвольте, Николай Ильич, ну какой из меня комендант? Я же простой матрос, дела этого я не знаю, не сумею. Тут ведь опыт нужен. Комендант Смольного! Шутка ли?!
Решительно, сверху вниз взмахнув рукой, как бы отрубая, отбрасывая мои возражения, Николай Ильич перебил:
- Сам знаю, что быть комендантом Смольного не шутка. И что опыта у тебя подходящего нет – тоже знаю. Только у кого же из нас есть этот самый опыт? Думаешь, я всю жизнь войсками командовав? Никогда не командовал, а теперь командую – надо! Раз тебя назначаем, значит, доверяем, вот и оправдывай доверие. А опыт придется на работе наживать. Главное – помни, что ты не простой матрос, а большевик и любое задание партии должен выполнить...»
Как минимум, в ближайшие двадцать пять лет многие назначения в Советском Союзе проводились именно так. А что делать? Кто подскажет альтернативный способ при том положении с кадрами?
Итак, с чего должен начать комендант? Сперва, наверное, наладить охрану, ибо по «штабу революции» шлялся кто угодно. У главных дверей стоял караул, а что до прочих входов – так их не то что не охраняли, но и не подозревали иной раз об их наличии.