В конце июля Керенский через французского министра иностранных дел Камбона зондировал отношение Вильсона к идее международной конференции для обсуждения возможности сворачивания войны. Вильсон тогда отмолчался, но архивы хранят черновик Вильсона, отпечатанный им самим на портативной машинке: «Надо бы найти способ это предложение отвергнуть».
(Уткин А. И. Дипломатия Вудро Вильсона. М.: Междунар. отношения. 1989, с. 161.)
Накануне Совещания Сталин в передовой в «Рабочем и солдате» от 8(21) августа, расставляя точки над «i», писал:
«…развитие контрреволюции вступает в новую полосу — от «разгромов и разрушений» она переходит к «законному руслу» «конституционного строительства». Контрреволюция опасается созыва Учредительного собрания, где большинство будет у крестьян, и ищет выход в организации Московского совещания, объявив его «общенациональным собором», — резюмировал Сталин, указывая, что «при таких условиях совещание… неминуемо превратится в орган заговора контрреволюции».
Смысл Совещания был прозрачен: поигрались в революции-демократии, и будя… Поэтому и проводить Совещание решили в Москве — с одной стороны, «спасать Россию» лучше с трибуны в древней столице, с другой стороны, здесь вроде бы было поспокойнее.
Однако по призыву большевиков Москва встретила Совещание однодневной стачкой протеста, в которой приняло участие более 400 000 человек.
(Станкевич В. Б. Воспоминания. 1914–1919; Ломоносов Ю. В. Воспоминания о Мартовской революции 1917 г. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 1994, с. 204–205.)
Россия левела и левела…
ПРОБЛЕМЫ внутренние перемежались с проблемами внешними, международными. Когда Ленин обустроился в Гельсингфорсе, наладилась его переписка не только с Питером, но и со Стокгольмом — с Заграничным бюро ЦК (ЗБЦК). Несколько лет ЗБЦК, в которое в разное время входили разные люди, выполняло роль передаточного звена между Лениным, между эмиграцией и теми партийными работниками, которые находились в России. Это была трёхзвенная цепь: ЦК (фактически — Ленин) «ЗБЦК «Русское бюро ЦК…
При помощи ЗБЦК шла нелегальная переправка писем и людей — «туда и обратно» и литературы — «туда». Но теперь, когда Ленин вернулся в Россию, ЗБЦК выполняло роль чего-то вроде «министерства иностранных дел» РСДРП(б). В качестве заграничного представителя ЦК ЗБЦК издавало также в Стокгольме «Русский бюллетень «Правды».
Все эти месяцы весны и лета 1917 года поток событий в России отделял Ильича от деятельности европейских социал-демократов — интернационалистов, от задач и проблем Циммервальда, однако полностью эти вопросы из орбиты его интересов не ушли, да и не могли уйти. Он ведь с самого начала, уже в момент приезда в Россию, дал лозунг
Так или иначе, одни проблемы нельзя было отделить от других, и это хорошо видно из письма в ЗБЦК, которое Ленин начал писать в Гельсингфорсе 17 (30) августа, а закончил, с перерывами, 25 августа (7 сентября) 1917 года — когда образовалась оказия:
«Дорогие друзья! С великим трудом после долгих недель вынужденного перерыва, удаётся, кажется, восстановить переписку. Конечно, чтобы это удалось вполне, Вы должны усиленно похлопотать и поработать над организацией её со своей стороны.
Гнусная кампания клеветы, поднятая буржуазией по поводу будто бы шпионства или прикосновенности к нему Ганецкого, Коллонтай и многих других, является, конечно, подлым прикрытием похода на интернационалистов со стороны наших бравых «республиканцев», желающих «выгодно отличить» себя от царизма клеветничеством…
Необходимо, чтобы Ганецкий (член ЗБЦК. —
Мадам Суменсон фигурировала в обвинениях, выдвинутых против Ленина, как связник между ним и Берлином. Она жила в Петрограде, являлась частным лицом, и её коммерческая переписка с Ганецким была принята контрразведкой за шифр. Любой шифр «раскалывается», однако из цифр «перехваченных» телеграмм Суменсон никто ничего не извлёк. Тем не менее «утка» улетела, и имя Суменсон по сей день порхает по страницам антиленинских пасквилей.