Ленин в 1917 году

У плана, нарисованного Лениным, отгорел край, когда Крупская нагревала его на лампе, и всё же она решилась. Как писала сама Надежда Константиновна, Емельяновы достали ей «паспорт сестрорецкой работницы-старухи»…

Точнее описал эту коллизию в воспоминаниях сам Емельянов. Не работавшим на заводе местным жителям пропуска для перехода границы выдавал волостной староста, с женой которого была знакома жена Емельянова. И по её просьбе пропуск был выправлен на имя тётки Емельянова Агафьи Атамановой (вообще-то, за месяц до этого умершей в Райволе).

Получив «бумагу», Надежда Константиновна повязалась платком, и Емельяновы перевели её через границу и довели до станции.

Второй раз Крупская добралась до мужа недели через две, причём на этот раз через погранпост шла одна, заплутала, но вышла к станции Олилла и села на поезд.

А дальше Крупская рассказывала вот что:

«Вагон был битком набит солдатами и матросами. Было так тесно, что всю дорогу пришлось стоять. Солдаты открыто говорили о восстании. Говорили только о политике. Вагон представлял собой сплошной крайне возбуждённый митинг. Никто из посторонних в вагон не заходил. Зашёл вначале какой-то штатский, да послушав солдата, который рассказывал, как они в Выборге бросали в воду офицеров, на первой же станции смылся. На меня никто не обращал внимания. Когда я рассказала Ильичу об этих разговорах солдат, лицо его стало задумчивым, и потом уже, о чём бы он ни говорил, эта задумчивость не сходила у него с лица. Видно было, что говорит он об одном, а думает о другом, о восстании, о том, как лучше его подготовить».

Это — тоже, конечно, не присочинено позднее, а списано с натуры. Придумать, как говорится, можно было бы что-то и позатейливее.

К слову, в воспоминаниях Крупской о 1917 годе описан и такой любопытный сюжет…

Вскоре после Июля Керенский решил, что разоружённый пулемётный полк, с которого всё и началось, надо публично «заклеймить позором» на площади. Работавшая с пулемётчиками Крупская наблюдала это действо: «Под узду вели разоружённые солдаты лошадей, и столько ненависти было во всей их медленной походке, что ясно было, что глупее ничего не мог Керенский придумать. И в самом деле, в Октябре пулемётный полк беззаветно пошёл за большевиками, охраняли Ильича в Смольном пулемётчики».

КЕРЕНСКИЙ изживал себя не только подобными дурацкими выходками, но и всей своей «политикой».

И его надо было менять.

Причём менять его намеревались в реальном масштабе времени — на рубеже лета и осени 1917 года, даже не «левые», а «правые».

Наступать на внешнем — германском фронте реакционная имущая Элита больше не собиралась. Не собиралась потому, что это было бесперспективно и опасно, а также и потому — это было главной причиной, что готовилось мощное и решительное наступление Элиты на внутреннем фронте.

В начале июля 1917 года на совещании в узком кругу финансово-промышленных магнатов Н. К. Денисова, А. И. Путилова и Ф. А. Липского было решено выделить полмиллиона рублей на организацию военного переворота во главе с Корниловым.

И это был лишь один из многих подобных сборов имущей сволочи — Ленин писал о них как о компании «торгово-промышленных Кит Китычей, Рябушинских, Бубликовых, Терещенок и Кº» (В. И. Ленин. ПСС, т. 34, с. 159). Российские промышленники и банкиры представляли собой слой самых настоящих врагов народа!

Вот, например, не раз поминавшийся в 1917 году Лениным горный инженер Пётр Пальчинский, по оценке Ленина — «верный слуга и защитник Кит Китычей» (В. И. Ленин. ПСС, т. 34, с. 183). Оставшийся в России Пальчинский был расстрелян как вредитель в 1929 году, и американский профессор Лорен Грэхэм изображает его всего лишь «идеологом технократии», «невинной жертвой сталинского террора». Однако Пальчинский имел возможность проводить свои «технократические» идеи в жизнь ещё в 1917 году — когда был товарищем министра торговли и промышленности в правительстве Керенского. И даже раньше, когда руководил капиталистическим синдикатом «Продуголь» и был тесно связан с банковскими кругами.

Но вот как он «технократствовал» в 1917-м…