Ленин в 1917 году

Алексинский тоже был когда-то социалистом, но не удержался даже на уровне «Русской воли», а опустился ещё ниже — до окончательной «желтизны». И приказ об аресте Ленина был отдан в результате провокации Алексинского и эсера Панкратова, опубликовавших 5 июля в бульварной газете «Живое слово» сообщение, начинавшееся так:

«Мы, нижеподписавшиеся, Григорий Алексеевич Алексинский, бывший член 2-й Государственной думы от рабочих Петрограда, и Василий Семёнович Панкратов, член партии эсеров, пробывший 14 лет в Шлиссельбургской каторжной тюрьме, считаем свои долгом опубликовать…», и т. д.

(Спиридович А. И. Большевизм: от зарождения до прихода к власти. М.: Эксмо — Алгоритм, 2005, с. 343.)

Далее шли ссылки на «прапорщика Ермоленко», «разоблачавшего» Ленина как агента германского генштаба, упоминались Парвус (доктор Гельфанд), «непрерывный обмен телеграммами политического и денежного характера между германскими и большевистскими лидерами», якобы «установленными военной цензурой», и т. д.

В целом текст был более чем средненький и у непредвзятого человека сразу же рождал ряд вопросов, многие из которых оказывались риторическими, то есть — ответа не требующими…

Газета «Живое слово», опубликовавшая заявление Алексинского — Панкратова, была «жёлтым» листком, возникшим в 1916 году, но символично, что так же называлась легальная газета меньшевиков-ликвидаторов, издававшаяся в Петербурге в 1912 году. Теперь бывший автор меньшевистского «Живого слова» освоил страницы уже бульварного «Живого слова». Бывший большевик Алексинский, адресат ленинских писем осени 1907 года «Пётр», полностью, что называется, «сорвался с нарезки» и начал кампанию против Ленина вместе со «старым шлиссельбуржцем» Панкратовым.

Василий Панкратов (1864–1925) был личностью тоже с «загогулинами». «Народоволец» «второго призыва», в 1884 году он был осужден по «процессу 14» к смертной казни, заменённой 20 годами каторги, до 1898 года сидел в Шлиссельбургской крепости, а затем его выслали на Дальний Восток. В 1903 году Панкратов вошёл в партию эсеров, был членом ЦК ПСР…

С сентября 1917 года по январь 1918 года он был комиссаром Временного правительства по тюремному содержанию царской семьи в Тобольске (из дневников Николая II виден портрет мелкого склочника). Панкратов был избран в Учредительное собрание, после его роспуска подвизался в эклектической, но антисоветской Уфимской Директории, поддержал Колчака, за что был исключён из ПСР. В отличие от ставшего белоэмигрантом Алексинского этот «обвинитель» Ленина через год после его смерти упокоился в Ленинграде, успев стать членом Общества старых политкаторжан и ссыльнопоселенцев.

Психологически тяжёлую атмосферу Шлиссельбурга хорошо описал «народоволец» «первого призыва» Николай Морозов, сидевший там в одно время с Панкратовым. Кое-кого Шлиссельбург ломал, кто-то становился провокатором. Скажем, в 1905 году «коллегу» Морозова — Н. П. Стародворского приглашали в департамент полиции, спросив — не хочет ли он «послужить» — и прибавив: «Мы теперь сами народники и ищем сотрудников». Стародворский тогда отказался, но позднее, выйдя на волю, вошёл в сношения с революционными кругами как полицейский агент.

(Морозов Н. А. Повести моей жизни. Мемуары, т. 2. М.: Наука, 1965, с. 686, 687.)

Я это к тому, что с дореволюционной активностью Панкратова в партии эсеров тоже могло быть нечисто. Так или иначе, на резонный вопрос — что соединило меньшевика Алексинского и эсера Панкратова? — ответ имеется однозначный: служба контрразведки Петроградского военного округа.

Причём это не очень-то скрывали даже в реальном масштабе времени! С санкции министра юстиции Павла Переверзева контрразведчики организовали прослушивание телефонов большевиков, а тем временем готовили провокацию. К началу июля положение «временных», а значит — и возможной контрреволюции стало таким шатким, что события надо было форсировать.

Вот их и форсировали.

Иван Сергеевич Тургенев, великий наш писатель, в июльские дни 1848 года, когда восстали парижские пролетарии-«блузники», был в Париже и оставил нам о тех днях небольшой, но любопытный во всех отношениях очерк «Наши послали!».

В нём он, в частности, описывал, как, выйдя прогуляться в «утренней куртке», чуть не был арестован патрулём буржуазной национальной гвардии, и «национальный гвардеец из провинции» кричал ему «как исступлённый»:

— Кто вас знает, вы, может быть, русский агент, и у вас в кармане золото, предназначенное к тому, чтобы давать пищу нашим междоусобицам!