Ленин в поезде. Путешествие, которое изменило мир

Спокойствие в Петрограде зависело от градоначальника генерал-майора Александра Павловича Балка, от полиции (3500 человек на город с населением в два с лишним миллиона) и от командующего гарнизоном генерал-майора Сергея Семеновича Хабалова. Их действия координировал министр внутренних дел Протопопов, который при начале кризиса прежде всего обратился за советом к духу Распутина¹¹. Подчиненных Протопопова отравляло взаимное недоверие. Балк, в частности, обвинял Хабалова в том, что тот “неспособен руководить собственными подчиненными”¹². На шефа полиции Алексея Тихоновича Васильева, получившего эту должность исключительно благодаря дружбе с Протопоповым, надеяться тоже было нечего, а главным достоинством самого Балка считалось аккуратное делопроизводство¹³.

Всё это было бы не так и важно – к некомпетентности правительственных чиновников в России было не привыкать, – если бы можно было положиться на солдат под командованием Хабалова. Петроградский гарнизон составляли 200 тысяч солдат, которые размещались в казармах в центре города. Большинство этих людей жили в условиях, мало чем отличавшихся от положения их крепостных предков¹⁴. Как вспоминал Альфред Нокс,

столичный гарнизон составляли гвардейские батальоны запаса и несколько линейных частей <…>, большинство из которых никогда не участвовали в боевых действиях. Ими командовали офицеры, уволенные с фронта после ранения и рассматривавшие службу в столице как род восстановительного отпуска, или недавние выпускники военной академии.

Один скептически настроенный русский генерал говорил Палеологу в ноябре 1916 года:

По моему мнению, столицу давно уже следовало бы очистить от охраняющих ее частей. <…> Если Господь не упасет нас от революции, то развяжет ее не народ, а армия¹⁵.

Генерал ошибался. Армия в самом деле сыграла решающую роль, но она вступила в игру, когда народ уже взбунтовался. Все началось с праздника, пусть импортированного и не совсем полноценного. Международный женский день был придуман перед войной немецкой социалисткой Кларой Цеткин. В Петрограде его отмечали 23 февраля, через полтора месяца после годовщины Кровавого воскресенья. В первые годы многие русские товарищи сомневались в том, стоит ли отмечать этот праздник, и споры о его пропагандистской ценности продолжались и в феврале 1917 года. Планировалось шествие, но были опасения, что участников будет слишком мало и что придут главным образом женщины.

Мы должны научить рабочий класс выходить на улицы, – писал Шляпников Ленину, – но времени на это не было¹⁶.

Он добавлял (и не в первый раз), что типографии у него больше нет, а без манифестов и прокламаций большевики не смогут повести за собой никого. Другие фракции, однако, видели в празднике некоторый шанс для своей пропаганды. Листовка, выпущенная “Межрайонкой” и воспроизведенная у Шляпникова, была недвусмысленна:

Виновато правительство. Оно начало эту войну и не может ее закончить. Оно разоряет страну и несет ответственность за то, что вы голодаете <…>. Довольно! Долой преступное правительство и банду воров и убийц! Да здравствует мир!¹⁷

Если бы морозы снова усилились, или в город завезли бы достаточное количество муки, или хотя бы в заводских уборных хватило угля, чтобы оттаяли замерзшие канализационные трубы – забастовки, возможно, были бы более сдержанными. Однако утром в четверг 23 февраля работницы Торшиловской прядильно-ниточной мануфактуры на Выборгской стороне были настроены решительно. Митинг по случаю Женского дня завершился массовым прекращением работы. Во время шествия к женщинам присоединялись рабочие с заводов “Новый Лесснер” и “Эриксон”. К полудню на главной улице Выборгской стороны, Сампсониевском проспекте, собралось около 50 тысяч протестующих¹⁸.