Ленин

Таким образом, ему удавалось ускользать из рук шпиков, и он пускал в оборот все новые, более сильные, решительные, беспокоящие правительство и привлекающие рабочих листовки и брошюры. Из всей группы преследуемых в тюрьму попала только учительница Книпович и несколько ее не состоящих в партии, но хранящих у себя нелегальные брошюры знакомых, которых выдал секретный агент, работавший наборщиком в народной типографии.

Ульянов не раз скрывался в расположенном в самом центре города Калмыковом книжном магазине, где власти меньше всего ожидали встретить отважного революционера.

Во время своего пребывания в столице Ульянов завязал широкие, хорошо замаскированные, конспиративные контакты. У него был даже один приятель — Морсин, служивший кочегаром в Аннинском дворце. В период наиболее интенсивных поисков в предместьях Ульянов провел у него два дня. В рабочей рубахе, испачканный углем, он помогал возле печей, думая, что с легкостью мог бы совершить покушение на царя. Однако он этого не сделал, потому что не видел никакой пользы в романтично-революционных поступках сумасшедших.

В конце концов полиция настолько сильно прижала его, окружив со всех сторон, что у него оставался один выход — за границу. Этого требовал основанный Ульяновым и быстро разрастающийся «Союз борцов за освобождение рабочего класса», этого же требовали приятели, видевшие в молодом, всегда веселом, искреннем, смело смотревшем правде в глаза революционере выдающегося вождя.

Ему выхлопотали заграничный паспорт, и Ульянов исчез с глаз преследовавших его правительственных агентов. Для заграничных властей у него имелся запасной паспорт, выданный на вымышленную фамилию.

В Берлине Владимир остановился в небольшом отеле недалеко от Моабита, он гулял по городу и ходил на собрания немецких социалистов. Здесь он познакомился со знаменитыми вождями партии, но не нашел прямых нитей, которые могли бы его с ними связать.

Он понял, что все здесь думали категориями парламентской работы, борясь на выборах за как можно большее число мандатов в рейхстаг. Этой буржуазной идеологией, в чем Владимир вскоре убедился, был заражен даже самый энергичный из них — Карл Либкнехт.

Ульянов увидел его на собрании в Шарлоттенбурге и подошел к нему.

— Мне о вас рассказывали, товарищ, — заявил Либкнехт, услышав фамилию российского социалиста. — Говорили, что вы портите кровь Струве и Патресову.

— По-разному бывает, — ответил Владимир с улыбкой. — Я хотел вас спросить, товарищ, как долго еще немецкая социал-демократия будет так безнадежно топтаться на месте, словно курица перед начерченной мелом на столе, перед самым ее клювом, линией.

— О какой линии вы говорите? — спросил Либкнехт.

— Этой линией является парламентаризм — буржуазная ловушка для легковерных, — спокойно ответил он.

Немецкий социалист пожал плечами.

— Чего же вы хотите? — буркнул он. — У нас нет иных методов.

— У вас в Германии, такой промышленной стране, имеющей целую армию рабочих, безработных и раскрепощенных крестьян, нет других методов?! — воскликнул Ульянов с язвительным смехом. — Но ведь это полная капитуляция? Тогда идите на довольствие к кайзеру…

Либкнехт внимательно посмотрел на говорившего.

— Наша партия недостаточно энергична для революционных выступлений и занята борьбой в области практических экономических вопросов, — сказал он.

— Я тоже имел в виду практические экономические вопросы, поэтому считаю, что лучше сразу овладеть всем домом, нежели ждать десять лет, пока хозяин за высокую плату позволит снять одну из подвальных комнат! — сказал Ульянов.

— Как это сделать, если это не утопия, конечно? — спросил Либкнехт.

— Не знаю, как это должны сделать вы, — ответил Владимир. — Скажу лишь, как это будет сделано в России, стране, лишенной значительных фабричных центров, в которой общее число рабочих сравнимо с показателями любого промышленного округа Германии. Не говоря уже об интеллектуальной разнице, товарищ!

— Очень занятно, — отозвался немец.

— Я спрошу: не думаете ли вы, что хорошо организованная, карательная и на все готовая группа, бросив тщательно продуманные и принципиально разделяемые рабочими массами лозунги, способна совершить революцию? Не думаете ли вы, что она способна разбить существующее общество, вызывая в нем ужас беспощадным террором и с помощью этого же средства взять в свои руки бразды правления над пассивной и сомневающейся частью подразумеваемого класса? — спросил Ульянов.

— Думаю, что это могло бы случиться, — буркнул Либкнехт.

— Это произойдет в России! — воскликнул русский. — И только путем конспирации и преданности идеологов можно достичь цели. Германия, рано или поздно, тоже пойдет этим путем, товарищ, потому что иного пути нет! Поверьте!

— Где бы мы нашли большую группу преданных идейных людей? — вздохнул Либкнехт, меряя взглядом небольшую, но плечистую фигуру стоящего перед ним человека с прищуренными проницательными глазами.