Ленин

— «Est modus in rebus…» — ответил Ульянов и перевел разговор с Либкнехтом на тему о возможности получения из кассы немецких социалистов субсидии на популяризацию учения Маркса в России, чтобы укрепить единый фронт борцов за будущее трудящихся.

После трехнедельного пребывания в Германии Ульянов переехал в Париж. У него было несколько адресов российских студентов, учившихся во французской столице.

Его имя было им хорошо известно. Они показали ему Париж, в котором он особенно заинтересовался музеем «des Arts et Métiers» и библиотеками, откуда новые знакомые вытаскивали его почти силком.

— Эх! — вздыхал он. — Если бы можно было перевезти все это в Россию!

Однажды к нему заглянул молодой студент Аринкин и радостно воскликнул:

— Товарищ, Поль Лафарж, вождь французских социалистов, согласился вас принять на короткую беседу. Давайте поспешим!

Ульянов рассмеялся.

— Принять? Короткая беседа? Что это за буржуазные слова?! Лафорже будет говорить со мной так долго, сколько захочу я!

Они поехали к Лафорже.

Француз острым и презрительным взглядом окинул фигуру и монгольское лицо гостя.

— Товарищ, вы — русский? — спросил он с вежливой улыбкой.

— Да! — рассмеялся Ульянов. — Мастера наверняка смутили татарские черты моей персоны?

— Признаюсь, да! — ответил тот.

— У нас осталось мало чистых русских типов! — ответил Владимир. — Прошу не забывать, что мы 300 лет были под татарским игом. Азиаты оставили нам достаточно непривлекательную внешность, но зато — очень ценные черты характера. Мы способны на осознанную жестокость и фанатизм!

Лафорже с любезной улыбкой склонил голову и, сменяя тему разговора, спросил:

— Могли бы вы охарактеризовать интеллектуальный уровень российских социалистов?

— Самые неглупые изучают и комментируют Маркса, — спокойно ответил гость.

— Изучают Маркса! — воскликнул француз. — Но понимают ли?

— Да!

— Уф-ф! — выкрикнул Лафорже. — Они его не понимают! Даже во Франции никто не может его понять, а наша партия существует уже двадцать лет и все еще развивается!

— Но ведь Маркса понимает Лафорже и другие вожди? — заметил Ульянов. — Этого достаточно! Массы любят руководствоваться чужим разумом и подчиняться твердой руке.

— Товарищ так думает? Это звучит странно из уст социалиста! Где же свобода и уважение к коллективу? — спрашивал француз, со все большим интересом слушая хриплую, с дразнящим парижанина акцентом речь русского.

— Свобода — это буржуазный предрассудок. Коллектив пользуется разумом выдающихся руководителей, и этого ему должно хватать! Собственно говоря, в интересах самого коллектива — быть удерживаемым твердой рукой, — спокойно и с убежденностью говорил Ульянов.

— Тогда царь является для вас, товарищ, идеальным типом властителя!

— Для меня — нет! Для коллектива, из которого вышел царь, — да! Царь не думает о всероссийском коллективе, а только о дворянстве и буржуазии… — ответил Владимир.

Они разговаривали еще долго. Провожая гостя, Лафорже шепнул ему:

— Хотел бы я дождаться того времени, когда вы, товарищ, начнете реализовывать свой план!

— Думаю, что это время уже приближается, мастер! — ответил Ульянов.

Несколько дней спустя он сидел в небольшом кафе в Женеве и смотрел на бирюзовую поверхность Женевского озера.

За столик подсели испытанные российские революционеры, давно пребывающие в изгнании. Это были отец российского социализма Плеханов, его организатор — Аксельрод и его знамя — Вера Засулич.

Ульянов с уважением смотрел на строгое лицо и кустистые брови Плеханова. Читая книги и статьи старого революционера в нелегальных зарубежных изданиях, он научился многим полезным вещам. С восхищением и трогательной любовью всматривался он в эти упрямо сжатые губы, которые произнесли незабываемые, высеченные огненными буквами в сердце Ульянова слова:

— Интересы революции — вот главнейший закон! Лишение жизни тиранов не является преступлением!

Замечательные, мощные слова великого вождя и учителя! Такие понятные, дорогие сердцу Ульянова, которые он шептал, будучи еще мальчишкой в ученическом мундире.

Трогательным взглядом смотрел он на Аксельрод — человека-машину, пишущего с утра до ночи, переезжающего из города в город, контролирующего, советующего, приводящего в движение весь партийный механизм, в пламенном бурном порыве совершенно забывающего о себе.

Владимир на всех произвел сильное впечатление. Они почувствовали в нем неисчерпаемые силы, несгибаемую волю и необычную революционную оборотливость, основанную на понимании души общественных слоев и обстоятельств, в которых ему приходилось действовать.

Почувствовав холод, которым веяло от личности Плеханова, Ульянов мало говорил о партийных делах. Старый лев гневался на этого мальчишку, осмеливавшегося нарушать программные начинания рядовых социал-демократии.

Владимир рассказывал о своих заграничных впечатлениях, не скрывая своего восхищения западной цивилизацией.