Ленин

Людей расстреливали ежедневно без суда, совершались провокации, как во времена политической полиции, процветало взяточничество за освобождение из тюрьмы, арестованных били, издевались над ними так, как никому и не снилось даже в самые угрюмые времена царизма.

— Я считаю, что любой, кто попадет туда, должен сразу же заказать себе гроб и панихиду! — прошептал Петр с улыбкой. — Выйти из этого пристанища правосудия в целости и сохранности можно только по воле случая.

Они с ужасом смотрели друг на друга, обмениваясь многозначительными взглядами и шепча:

— Плохо! Все хуже!

Господин Болдырев среди многочисленных, больших и меньших неприятностей, проблем, обысков, тревоги и ежедневного опасения за семью и собственную жизнь, казалось, совершенно забыл о запоздалой любви, недавно так мощно державшей его в своей власти.

Идя однажды по Невскому проспекту, он вспомнил о прекрасной Тамаре.

Перейдя мост, он направился в сторону дома, в котором год назад снял для танцовщицы уютную квартирку.

Его удивило, когда после звонка в дверь ему открыла горничная, которую он знал еще с прежних времен. Новые законы запрещали пользоваться наемным трудом, а за их неисполнение были предусмотрены суровые наказания.

— Рискует Тамара… — подумал Болдырев и спросил горничную: — Дома ли госпожа?

Оборотливая девушка опустила глаза и, двусмысленно улыбаясь, приглушенным голосом ответила:

— Госпожа дома, но не может никого принять… К ней только что прибыл наш участковый комиссар, поэтому…

Болдырев не слушал дальше. Он все понял. До него долетали взрывы веселого смеха, соблазнительное щебетание Тамары, возбужденный мужской голос и даже, как ему казалось, отзвуки приглушенных звоном стекла поцелуев.

Он бросил взгляд на вешалку и улыбнулся. На ней висела кожаная американская куртка и такая же кепка с большим козырьком — любимая одежда новых комиссаров, сабля и папка — непременные символы коммунистической власти.

— Передайте, пожалуйста, госпоже, что я приходил, чтобы пожелать ей счастливой жизни, — сказал он, искренне улыбаясь. — К сожалению, не могу вам, барышня, дать никаких чаевых, потому что ничего не имею!

Он снова рассмеялся и вышел. Остановившись на первом этаже, он схватился за бока и начал смеяться, раскачиваясь и потирая руки. Его уже давно ничего так искренне не рассмешило. Стукнув несколько раз пальцем по лбу, он вышел на улицу.

Перед ним была долгая дорога пешком.

Такси были реквизированы с первых дней Октябрьской революции, дрожки и трамваи пока не курсировали, потому что извозчики, кондукторы и механики все еще дебатировали о новых условиях и произносили радикальные речи, поддерживая Совет народных комиссаров и его председателя товарища Ленина.

Среди бушующих политических споров уровень обеспечения продовольствием достиг половины фунта скверного хлеба ежедневно, а о водке — нечего было и мечтать, потому что за ее употребление сажали в тюрьму; впрочем, в сети подпольной торговли ее цена стала настолько высокой, что была доступна разве что советским бюрократам.

Уставший от долгой прогулки, Болдырев вернулся домой под вечер и, заметив озабоченное лицо жены и беспокойство в ее пытливых глазах, прижал супругу к себе, поцеловал в лоб и весело прошептал:

— Будь спокойна, Маша! Все очень хорошо… Все, что отравляло тебе жизнь и позорило меня, закончилось. Закончилось навсегда!..

Неделю спустя Болдырев с сыновьями получили повестку в комиссариат труда.

Какой-то рабочий в кожаной кепке, грозно глядя на них, спросил:

— Буржуи! Будете служить пролетариату? Нам нужны ваши знания, пока мы не обучим своих специалистов… Если не согласитесь, отберем у вас продовольственные карточки, потому что «кто не работает, тот не ест!» Ха-ха! Так наш Ленин сказал! Ну, что? Согласны? Помните, что в случае отказа вас встретят разные другие наказания, а у нас их для вас, врагов революции, много припасено!

Болдыревы обменялись многозначительными взглядами.

— Мы согласны на ваше предложение, — ответил за всех Петр. — Мы не являемся врагами революции…

— Знаю я вас, подлые псы! — воскликнул рабочий-комиссар. — Почти все вы занимаетесь саботажем и бойкотом пролетарской России. Не по вкусу вам социальная революция! Вам бы хотелось нас по-прежнему угнетать?!

Старый Болдырев не выдержал. Рассмеялся и спросил:

— Товарищ! Вы наверняка были на фабрике рабочим или мастером; это написано на ваших натруженных ладонях. Скажите мне искренне, честно: разговаривали ли с вами буржуи в фабричном управлении так, как сейчас это делаете вы?

Рабочий не ожидал такого вопроса и растерялся.

Однако спустя мгновение вернулся к своему прежнему, дерзкому поведению и угрожающе проворчал:

— Ну, зубы заговаривать вы умеете! Ясное дело!

Он выдал инженерам какие-то узенькие полоски бумаги с адресами фабрик, на которых они должны были работать с завтрашнего дня.

Началась работа на пролетариат.

Рабочие, за небольшим исключением, проводили время за пределами цехов.