Ленинбургъ г-на Яблонского

Так пели на мотив популярной песни из фильма шутники, которые, однако, умудрялись по нескольку раз просмотреть этот первый шедевр индийского кинематографа. Радж Капур стал культовой фигурой, героем советского сознания. На «Бродягу», как и следующий фильм Капура – «голубоглазого короля Востока» – «Господин 420», билеты было не достать даже на повторных прокатах этих лент («Бродяга», побив все рекорды, выходил в прокат ещё четыре раза: в самом конце 50-х, в 1966, в конце 70-х и в середине 80-х). Такого кино у нас ещё не видели. Все в нем сошлось: неповторимое обаяние звездной пары – Раджа Капура и Наргис, очаровательная искренность их экранного существования, бесконечная музыка с танцами – тогда эта приправа была в новинку и покоряла, социальная критика пороков буржуазного мира в духе социализма «по Неру» и неподдельная лирика… Но главное – мелодрама. Мелодрама вообще властвовала над нашими душами, измученными тоскливой казармой всего тогдашнего мироустройства страны победившего социализма и его выморочным лозунговым искусством. Надо было выплакаться, распустив крепко сжатые онемевшие от напряжения губы. Поэтому длинные очереди в кассы предварительной продажи опоясывали кинотеатры и близлежащие дома, когда предполагался показ, скажем, «Моста Ватерлоо» или «Леди Гамильтон». Эти фильмы были сняты до войны, но до нас они дошли в виде «трофейных», уже после ее окончания. Вообще трофейные фильмы, на которых держался финансовый план советских кинотеатров, нанесли сокрушительный удар по сознанию советского человека. Однако публика с этих и других подобных фильмов (хотя эти два названных с изумительной Вивьен Ли возвышались над всем остальным трофейным наследством) уходила в слезах. После Бродяги слез не было. Вернее, возможно, и были, но это были не слезы отчаяния и безнадежности. Капур нашел удивительный сплав: мелодрама с оптимистической улыбкой в духе Чарли Чаплина, свою связь с которым Капур не скрывал – характерные усики, укороченные штаны, пластика. Главное – дух его фильмов, в которых большая и чистая любовь есть маяк в беспросветном существовании, а юмор не дает отчаянию овладеть и героям, и зрителям. Даже грустный финал «Бродяги» внушал надежду… Как мы все в ней нуждались! Юные не могли без нее устремляться в жизнь, их родители хотя бы в темном и душном зале кинотеатра оживали душой. После «Сказания о земле Сибирской», «Кавалера Золотой Звезды» или «Заговора обреченных» «Бродяга» был потрясением.

Эти события и сейчас согревают память. А память дает надежду прожить вторую жизнь. Хотя фильмы изменились и длинные очереди не опоясывают городские кварталы. И в несуществующем «Спартаке» не получишь ребристый шарик мороженого в вафельном стаканчике, и не выйдет женщина в длинном зеленом платье петь про казаков в Берлине.

Нет, хорошо все-таки, что из Анненкирхе сделали «Спартак», а не овощной склад. И не бассейн. Из бассейна делать опять кирху хлопотно: куда, к примеру, убрать бетонную чашу бассейна. Впрочем, нынешние все могут. И в бассейне сделать кирху. Как мода продиктует. Подняли пол на 4 метра, похерили уникальную систему кирпичных сводов, покончили с идеальной акустикой. Служба ныне идет, но это не Петрикирхе. Всё – муляжи с микрофонами. Слава Богу, пока что не сажают евангелистов-лютеран.

Негласное соперничество и потаенная ревность, конечно, были. Наша старше: первое деревянное здание Анненкирхе построено в 1704 году. Но в Петрикирхе был самый большой в городе орган фирмы «Валкер» с 3753 трубами, и росписи огромного зала поражали роскошью: в алтаре – Гольбейн-младший: «Иисус с Фомой неверующим» и полотно «Распятие» Карла Брюллова и его же парные медальоны – Петр и Павел. (Куда все это делось во времена бассейна и складов? Что-то прибрал к рукам «Русский музей», – ему не привыкать – что плохо лежит; остальное, якобы, пропало – кто проверит?). Выпускники нашей Анненшуле – знаменитости, но и в Петришуле – не пролетарии учились, однако там «имен», казалось, больше, что огорчало. Модест Мусоргский и Даниил Хармс, Юрий Лотман и Павел Вяземский, Ефим Эткинд и Карл Росси, Федор Вадковский и Надежда Голубовская, Нина Дорлиак и Сева Новгородцев, генерал-майор Михаил Фонвизин с братом Иваном – декабристы и генерал от инфантерии Николай Волконский – дед Льва Толстого (во многом прообраз старого Болконского). Ученых же с мировым именем не счесть. Все они могли перевесить наших Николая Миклухо-Маклая и Бориса Гребенщикова, Елену Грановскую и Карла Фаберже, Виктора Корчного и Сергея Мартинсона (плюс всех ученых, но меньшим количеством). К тому же «там» училась любимица ленинградцев Елена Юнгер и позже – уже в школе № 222 – всем известные Михаил Казаков и Александр Хачинский, зато «у нас» – Сергей Дрейден.