Архитектурное развитие Ленинграда, второго по размеру и значению города СССР, неминуемо подчинялось общесоюзным правилам. Третий большой этап в истории советской архитектуры начался после Всесоюзного совещания строителей в декабре 1954 года, на котором Первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущёв обвинил архитекторов в безответственном расходовании народных денег на пышные и нефункциональные сооружения, и постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве» от 4 ноября 1955 года, а закончился вместе с самим СССР. Главной целью реформы середины 1950-х годов было скорейшее преодоление жилищного кризиса, но в символическом плане она была частью стратегии десталинизации, демонстрацией решительного разрыва с предыдущей эпохой. В результате советская архитектура, в послевоенное десятилетие стилистически противопоставлявшая социалистический лагерь капиталистическому, вернулась в русло общемирового развития. Формально доктрина социалистического реализма не была отменена и слово «модернизм» оставалось ругательным, но де-факто в СССР пришла архитектура послевоенного модернизма, а со временем, с некоторым отставанием от западных стран, и постмодернизма.
А. Иконников, Г. Келлер. Проект типового крупнопанельного жилого дома. Фрагмент фасада. 1956
За 35 лет произошла значительная эволюция, которая в целом следовала глобальным процессам, но также реагировала на экономические и политические факторы внутри страны. Можно определить четыре основные фазы, примерно совпадающие с границами десятилетий.
В переходный период 1955–1961 годов шло интенсивное освоение международного опыта и велись поиски нового стиля. В условиях, когда партия и правительство задали внятное направление на удешевление, типизацию и индустриализацию строительства, но ограничились очень общими пожеланиями в области эстетики, возникла понятная растерянность. Оттепельная реформа проводилась испытанными командными методами. Архитектура была подчинена строительству и, как следствие, оказалась одной из технических дисциплин. Если у Сталинской премии, упраздненной в 1954 году, была категория «архитектура», то восстановленная в 1956 году Ленинская премия присуждалась авторам зданий и сооружений за достижения в области техники. Принятое 23 августа 1955 года постановление «О мерах по дальнейшей индустриализации, улучшению качества и снижению стоимости строительства» и установленный вскоре профессиональный праздник День строителя повысили престиж этой профессии, а роль архитектора стала казаться второстепенной. Ликвидированную Академию архитектуры сменила вновь созданная Академия строительства и архитектуры, президентом которой стал инженер-строитель Николай Бехтин (1896–1983)[9]
. К 1960 году журналы «Архитектура и строительство Москвы» и «Архитектура и строительство Ленинграда» символически сменили названия на «Строительство и архитектура Москвы» и «Строительство и архитектура Ленинграда». Строители-исполнители, осваивавшие индустриальные методы, часто не столько искали возможность реализовать замыслы архитекторов, сколько ограничивали их ради простоты проведения работ.Все эти прискорбные факторы дали повод для разговоров о гибели архитектурной профессии и, соответственно, для пренебрежения строительной продукцией последовавших десятилетий.
Но у причисления архитектуры к техническим дисциплинам были и позитивные последствия. Традиционно сильная советская инженерная школа выдвинула специалистов по разработке новаторских конструкций. В Ленинграде эта работа была сосредоточена в созданном при Ленинградском филиале Академии строительства и архитектуры секторе пространственных конструкций[10]
под руководством выдающегося инженера Алексея Морозова, ставшего соавтором многих сооружений, вошедших в эту книгу.Кроме того, превратившись из искусства в отрасль техники, архитектура до определенной степени ускользнула от идеологического контроля. Если художники, осмелившиеся выйти за пределы социалистического реализма, лишались возможности выставлять или публиковать свои работы, архитекторам прямо предписывалось быть современными. Доктрина социалистического реализма в области архитектуры была редуцирована до триады «правдивость – историческая конкретность – идейная устремленность»[11]
, допускавшей очень широкое толкование. В отличие от художников, которым не было позволено увлекаться западными течениями, архитекторы должны были перенимать зарубежный опыт: заимствование технических достижений капиталистических стран в СССР никогда не считалось зазорным.