И еще я беседую с сержантом Иваном Зиновьевым, с Николаем Муравьевым, с Николаем Шацким, с Алексеем Семенковым и с другими разведчиками, вечерующими в сумеречном лесу. Это в прошлом все люди мирные, кто рыбак, кто слесарь, кто ездовой на руднике, кто лесничий…
Сколько за вечер узнаешь, сколько наслушаешься! Моя полевая тетрадь полнится записями, и мне нельзя уставать!
… А перед вечером приехал начальник разведотдела армии – седоволосый, приятный, культурный подполковник Милеев. Я беседовал с ним в автофургоне – штабе отряда. Он приглашал приехать к нему на КП, где обещает предоставить в мое распоряжение интересные документы…
Утро раннее. Прокопий Иванович Бакшиев – вестовой, в шапке и ботинках с обмотками, в армейских штанах и в грязной рубахе – чистит сапоги, сидя на краешке нар, на которых спят Пресс и Запашный и с которых я только что встал, чтоб подсесть к столу, сунув в зубы дешевую, но редкую ныне папиросу
«Спорт» (все еще «1-й ленинградской имени Урицкого табачной фабрики»). Топкие лучи солнца, как будто проволочки, протянулись от дырочек в палатке. За треугольным стеклышком – солнечное утро, карликовая сосенка, частокол березняка, все еще голого.
И поют, заливаются птицы, и ходит по небу орудийный гром.
Только что во сне видел себя па берегу Черного моря, и кто-то, купаясь, весело объявил, что мы взяли кучу немецких танков. А на самом деле вчера в «Ленинском пути» новости таковы: на Керченском полуострове мы отступили, и Информбюро называет ложью сообщения немцев о том, что ими взято много пленных, орудий и танков; а на Харьковском направлении мы перешли в наступление.
Пресс опять всю ночь спал, как нераскаянный грешник: скрипел зубами, ворочался, тыча меня локтями, руками, ногами и головой, и стонал, и приговаривал во сне, и перед кем-то оправдывался, и мешал мне, стиснутому между ним и Бакшиевым, спать. А Бакшиев и Запашный храпели.
… Сегодня или завтра мы ждем возвращения из немецкого тыла группы разведчиков, ушедших в ночь на 12 мая, – их из второго взвода ушло восемь человек, считая с командиром – старшим сержантом Егором Петровичем Медведевым. В составе группы – замполитрука второго взвода Никита Баландюк, сержант Алексей Мохов, бойцы Волков, Бойко, Иван Овчинников, Иван Денисов, Евгений Баженов. Пошли они в район 8-го поселка, к так называемой «Фигурной роще». Снаряжал и отправлял их командир второй роты старший лейтенант Черепивский.
Все чаще переговариваясь по телефону со штабом стрелковой дивизии, капитан Ибрагимов и военком Бурцев нетерпеливо ждут сведений о Черепивском, ушедшем на передний край этой дивизии встречать группу разведчиков, и о самой группе. Их возвращения ждет весь отряд.
С командиром первой роты старшим лейтенантом Гусевым я нахожусь в автофургоне-штабе. Перед нами на столе большой лист подробной, двухсотпятидесятиметровой карты. На этом листе уместилась та толща кольца блокады, которой наш Волховский фронт отделен от Ленинградского фронта. Под голубым цветом Шлиссельбургской губы Ладожского озера, там, где у берега название деревни – «Липка», протянулась зеленая, в два километра шириной полоска лесов переднего края, по ней уходят к Шлиссельбургу два канала: Старо-Ладожский и Ново-Ладожский. Ниже зеленой полоски, южнее, начинаясь в трех километрах от берега и простираясь в меридианалыюм направлении на пять, а в широтном – в сторону Шлиссельбурга – на пятнадцать, карту занимает огромное белое пятно, по которому крупным шрифтом разбежалось обозначение: «Синявинские торфоразработки».
Белое пятно пересечено во всех направлениях многими параллельными и поперечными линиями узкоколейных железных дорог да прямоугольниками торфяных карьеров – эти котлованы на три метра ниже уровня моря. Там и здесь, по краям пятна, обозначены «Рабочие поселки» NoNo 8, 4, 1, 3, 2, 6, 7, и только один – No 5 – в центре пятна, чуть севернее главного здесь поселка – Синявино, расположенного на пятидесятиметровых высотах. Это и есть «Синявинские высоты», которые нам еще придется брать, с которых немцы, превратившие в мощную крепость весь район разработок, просматривают: к северу– Ладожское озеро; к западу – Шлиссельбург и Неву, на одном берегу принявшую в свои траншеи неколебимые войска Ленинградского фронта; к востоку и юго-востоку – глубокие леса, занимаемые нашим Волховским фронтом.