Ленинград действует. Книга 2

Вера очнулась возле все еще горевшей землянки. Увидела: «всего вокруг много, много: люди, пламя, движение, оружие»… Услышала голоса. Ей не было ни больно, ни трудно, только все было сложно в красном тумане, Вера осознала себя лежащею на шинели, заметила рядом раненых. Опережая сознание, ее внезапно вновь подхватило возбуждение боя, она была, конечно, в полубреду. Вскочив, подбежала к кричащему раненому бойцу, чтобы перевязать его. Она не могла найти раны; опустившись на снег, рылась правой рукой в его окровавленной разорванной ватной куртке, пока какой-то красноармеец не возник над ней силуэтом, распахнув ту же ватную куртку, отчетливо произнес: «Вот рана!»

«Пакет!.. Есть у тебя пакет? – спросила его Вера. – Разорви!»

Но едва, забыв о себе, ничего не сознавая, кроме желания перевязать раненого, она вместе с красноармейцем перевернула его, сзади послышались свист, вой, и, почувствовав удар в спину, Вера, отброшенная разрывом мины, снова потеряла сознание…

Снова очнулась она, покачиваясь на руках несших ее бойцов. Тянулись стенки траншеи, сияли над Верой звезды, под ногами бойцов поскрипывал снег. Окончательно пробудил ее голос командира роты Чапаева: «Вера! Вера!», – и только услышав его, она опять поняла, что жива, и безотчетно рванула правой рукой, отталкивая несущих ее бойцов, крикнула: «Я сама пойду… Где раненые?» Встала, но, сделав несколько неверных шагов, упала, прежде чем бойцы успели ее подхватить…

«Возьмите и несите ее! – крикнул Чапаев. – Она в бреду!»

До Веры эти слова дошли словно из глубины колодца, но она все-таки встала и пошла, не даваясь бойцам, не слыша, стреляет ли враг, рвутся ли снаряды. А снаряды рвались, а Чапаев уже ничего больше не приказывал, потому что, сам раненный, впал в бессознательное состояние на руках подхвативших его бойцов.

До командного пункта роты было метров шестьсот, и эти шестьсот метров Вера прошла сама, поддерживаемая бойцами. И когда переступила порог землянки, ничего не узнала, узнала только Клавушку, которая, испуганно взглянув на нее, кинулась к ней и заплакала, повторяя: «Вера, Вера!..»

Вера стояла пошатываясь, поддерживаемая бойцами, рванула вверх свою гимнастерку, заправленную в ватные брюки, и на пол посыпались ледышки крови, – их было много, они сыпались на пол, звеня, темно-красные, отблескивая в свете керосиновой лампы… Но это уже было последнее, что запомнила Вера из той необыкновенной ночи. Она потеряла сознание – на долгие часы… Ее увезли на ПМП. Она была ранена пятью осколками мин и ручных гранат. Два из этих ранений оказались тяжелыми.

Вновь открыла глаза Вера, уже лежа в белых простынях, на пружинной кровати – в госпитале. Это был госпиталь No 1000, в Ленинграде. И первое, что почему-то припомнилось ей, – была ее кубанка, оставшаяся на снегу там, рядом с поваленным набок пулеметом, – кубанка, сшибленная с ее головы осколком немецкой мины. Тогда она и не заметила этого, а теперь кубанка возникла перед ее глазами отчетливо. На столике возле себя Вера увидела цветы и конфеты, подумала: «Откуда они могут быть?» (ведь это было в самом начале апреля!) Но на душе стало легко и приятно. Ей сказали, что в госпиталь приезжал генерал-майор, начальник Политуправления фронта и что он приедет еще раз. И кроме того, ей сказали, что кроме медали «За отвагу», которая уже есть у нее за прежние боевые дела, теперь у нее будет орден – она представлена к ордену Красного Знамени. Вера улыбнулась, закрыла глаза и заснула.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В ПОЛЯНАХ

ДЕНЬ ПЕЧАТИ.

МАЙСКИЙ СНЕГ.

ОБИТАТЕЛИ ОДНОЙ ИЗБЫ.

ДОКЛАД БАТАЛЬОННОГО КОМИССАРА.

ИСПЫТАНИЕ ЗАТИШЬЕМ.

ВЗГЛЯД В ГЛУБИНУ ПРОСТРАНСТВ.

(8-я армия. 5-10 мая 1942 года)

День печати

5 мая. Деревня Поляны

Перед рассветом я вернулся в Поляны, пролетев бреющим, как над летнею Арктикой, «ад битыми, ворочающимися льдами Ладоги.

Я не знаю, про какое место сказать: «Я опять дома». Где мой дом? В Ленинграде ли, в пустой, разбитой тяжелым снарядом квартире, похожей на полуразрушенный склеп, только почему-то оказавшийся не на земле, а на высоте пятого этажа, – никто туда не зайдет, никто не догадается, что там вдруг может спать живой человек.

Или в том блиндаже любой воинской, дерущейся с врагом части, где я на несколько суток пригрелся, заинтересованный людьми и их боевыми делами, и где уже живу их интересами, волнуюсь их волнениями, чувствую себя у них дома?..

Или вот в этой избе редакции армейской газеты? Здесь мой спальный мешок, здесь на общих нарах я сплю, и стучу на машинке, и делаю записи в моей полевой книжке – работаю. И к здешней столовой прикреплен талонами, выданными мне на месяц вперед по моему аттестату… Значит, сегодня я «дома» – здесь!

В числе сотрудников газеты – поэт Всеволод Рождественский, драматург Дмитрий Щеглов и еще дватри ленинградца.