Ленинград действует. Книга 3

Склон холма был весь испещрен пулями, которые оказывались на поверхности по мере выветривания песка. Найдя их, мы произвели раскопки. Трупы здесь лежали в штабелях, в огромном количестве. У всех — огнестрельные ранения и, кроме того, переломы черепа тяжелыми предметами. (И мне вспоминается приказ Ремлингера, что «оружие не обязательно применять одним концом, можно и другим» — прикладом. — П. Л.) Моглино!.. Зарыты трупы советских военнопленных, замороженных! Подходили эшелоны по пятьдесят — шестьдесят вагонов, в них наши воины были заморожены. Мы разрыли это кладбище. Это были трупы людей в высшей степени истощенных, без одежд, исследование показало, что они погибли от охлаждения. По свидетельским показаниям, собранным в районе Моглино-первое около Пскова, где-то там, в районе Пскова, в тысяча девятьсот сорок первом году все в лагере были уничтожены и туда же были доставлены евреи, вывезенные из Пскова. Мы стали проверять эти показания, долго искали, чтобы найти вещественные доказательства. Около Моглино-первое, на площади, засеянной рожью, мы нашли десять ям-могил, заполненных трупами: дети, женщины, мужчины. Так как их убили в начале войны, то немцы еще не раздевали людей перед уничтожением — еще не скрывали тогда следов своих преступлений. Многое нам удалось установить по бусам, амулетам и другим предметам, определявшим национальность уничтоженных людей. Затем немцы заровняли землю, превратили в поле, засеяли…

Салотопенный завод около Пскова… Сжигали! В том числе живых людей. Мы нашли большое количество пепла, обожженных человеческих костей и под самыми глубокими слоями — слой трупов с остатками одежды, из чего стало ясно, что это — мирное население…

В доме номер пятьдесят на Советской улице Пскова помещалась немецкая жандармерия. Во дворе мы нашли четыре сарая, заполненных гражданской одеждой: мужской, женской, детской. Туда люди входили одетыми. Их оттуда выводили раздетыми, на расстрел. Специальная комиссия определила по одежде и обуви — обувь принадлежала трем тысячам человек, а часть — была увезена.

Одежда — меховая, зимняя, и летняя — кофточки и тому подобное, самая разнообразная. Разрозненной одежды — только разрозненной! — оказалось около тонны. И еще около трех тысяч единиц целой, комплектной, одежды…

В псковской психиатрической больнице было «экспериментальное отделение», устроенное немцами, где в конечном результате люди были отравлены.

Порхов… Здесь на кладбище были надписи: «Только для русских военнопленных». А трупы оказались гражданского населения, и множество детей. Если б мы все, находящиеся здесь в зале, посмотрели… (я бы не хотел второй раз увидеть!) В сидячем, в лежачем, в самых разнообразных положениях… дети!»

…О вскрытых кладбищах, где найдены трупы исключительно с огнестрельными повреждениями; о людях, копавших себе ямы и затем расстрелянных… Эксперт говорит ровным, деловым голосом; тоном мерным, но словно наполненным сдавленной эмоцией. Зал тих — ни единого возгласа, слова, — внимание напряженное. Как изваянный из металла в своем полковничьем кителе, эксперт держится строго и прямо. Его удивительная голова, выкругленная сзади большим полушарием, придает ему облик ученого — математика или философа. Он стоит перед судом олицетворением обузданной страсти, сократовским отрицанием принуждения и насилия.

«Можно еще долго рассказывать! — оборвав свою речь трудной, видимо мучительной, паузой, произносит он. — Я больше не могу говорить!..»

Председатель:

«Скажите, в каких районах вы находили больше всего?»

«Центром уничтожения людей в Ленинградской области был Псков».

«Псков?»

«Да, Псков!» (Перечисляет все места, где уничтожались люди.)

Защитник Ремлингера спрашивает свидетеля:

«В какое время уничтожалось мирное население, до сентября тысяча девятьсот сорок третьего года и позже?»

«Ряд документов доказывает, первое: что люди уничтожались в тысяча девятьсот сорок первом году; второе: в марте — апреле тысяча девятьсот сорок второго года (не раньше, что доказывается, например, клочками газет и другими датированными документами); третье: в тысяча девятьсот сорок третьем году и до отступления немцев. Наконец, время уничтожения часто можно было определить по состоянию трупа, с учетом почвы и так далее…»

Прокурор заявляет, что допрос свидетелей закончен и что в качестве вещественных доказательств присутствующим будут показаны фотоальбом и документальный фильм, и пока объявляется перерыв на час.

Через час, после того как суд собрался снова и зал снова заполнился, демонстрируется фильм… Кадры его, снятые кинооператорами Ленинградского фронта в 1941 году и в следующие годы, производят тяжелое впечатление. Они сняты в Ленинграде, в области, в том числе в немецком тылу, куда операторам удавалось проникнуть, и, наконец, в пылающих, подожженных карателями деревнях, в городах, превращенных в развалины, на снежных полях и в заснеженных лесах, по которым бредут, укрываясь в землянки, уцелевшие жители — семьи, одинокие, истощенные женщины, дети…