Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга первая: июнь 1941 – май 1942

Между тем продовольственное положение осажденного Ленинграда становилось все более угрожающим. На начало октября 1941 г. город располагал немногим более 20 тыс. т муки, 1 тыс. т ржи, 3,5 тыс. т овса, 0,5 тыс. т ячменя, около 10 тыс. т различных примесей (соя, отруби, жмых и солод)[301]. Исходя из этих запасов, Военный Совет Ленинградского фронта установил с 1 октября 1941 г. новый лимит расходования муки на день – 1 тыс. т, или вдвое меньше, чем в сентябре. Из них 247 т предназначались для фронта, 65 т – для флота, 587 т – для населения Ленинграда, 51 т – для населения Ленинградской области. В этом постановлении обращает на себя внимание не пропорционально высокая доля мяса и жиров, выделенная «для закрытых учреждений и общественного питания» – 49 т и 19,6 т в день, в то время как всему населению Ленинграда и пригородов полагалось соответственно 72 т и 15,5 т[302].

В октябре 1941 г. дневная выпечка хлеба по сравнению с сентябрем 1941 г. сократилась почти в 1,5 раза и составляла 1092 т в день[303]. Значительный припек хлеба достигался в это время за счет использования самых различных примесей – жмыха, соевой муки, ячменной мучки, кукурузы, обойной и рисовой пыли и др.[304] Тем не менее запасы муки продолжали уменьшаться. В справке, составленной 17 октября 1941 г. для А. А. Жданова, секретарь городского комитета партии П. Г. Лазутин и начальник городского отдела торговли И. А. Андреенко сообщали, что остаток муки, включая и заменители, составлял 17 105 т, что с предполагаемым поступлением в ближайшее время еще 2500 т муки могло обеспечить при ежедневном расходе 920 т муки в сутки, потребности населения блокированного города, войск Ленинградского фронта и Балтийского флота на 21 день, т. е. до 6 ноября 1941 г. включительно. Крупы и макарон имелось на 17 дней, мяса и мясопродуктов – на 15 дней, жиров – на 37 дней, сахара и кондитерских изделий – на 42 дня[305]. Эти продукты, полагающиеся ленинградцам в минимальных размерах, в октябре 1941 г. еще можно было выкупить по продовольственным карточкам, хотя уже и начались перебои с их поступлением в магазины. По свидетельству блокадников, с октября 1941 г. «хлеб постепенно становился главным и единственным продуктом питания. Другие продукты стали исчезать из употребления. Мясо исчезло в октябре, крупа и сахар выдавались в нормах, не обеспечивающих нормальное поддержание физических сил. Надвигалась страшная угроза голода»[306].

Попытки советских и партийных органов восполнить недостаток запасов муки за счет картофеля и овощей не принесли существенных результатов, хотя на протяжении всего октября 1941 г. были организованы массовые выезды на уборку урожая в колхозы и совхозы Всеволожского района и пригородные поля. До того времени, как выпал снег, удалось выкопать и вывезти 14,5 тыс. т картофеля, 31 тыс. т овощей и 1700 т капустного листа[307]. Но этого было недостаточно даже для нужд общественного питания, и Исполкому Ленгорсовета пришлось принять 19 октября 1941 г. решение о передаче предприятиям общественного питания 1405 т картофеля из семенного фонда[308].

Не надеясь на власти, ленинградцы сами искали пути и средства пополнения своих продовольственных запасов. Рискуя своей жизнью, они пробирались под обстрелом противника на поля, чтобы найти невыкопанный картофель и овощи. «Вчера снова видел, как сонмы людей из города с лопатами перерывали землю, разыскивая картофель, – записал в своем дневнике 9 октября 1941 г. красноармеец С. Ф. Путятов. – Видно, плохо им. Хуже, чем нам»[309]. В одном из донесений, поступивших 22 октября 1941 г. в штаб фронта, отмечалось, что «в расположении противника большая группа людей в гражданской одежде копала картофель. По группе был открыт огонь»[310].

Постепенно наступал голод, и его приближение отражалось в настроении и поведении населения, прежде всего тогда, когда это касалось добывания пищи. «На работе мне дали поручение регулировать питание работающих, – записала 22 сентября 1941 г. в своем дневнике начальник планового отдела 7-й ГЭС И. Д. Зеленская. – Нагрузка нешуточная, особенно принимая во внимание, до чего народ быстро озверел из-за желудочного кризиса. Этот голос желудка подавляет сознание даже у тех людей, от кого это трудно было ожидать. А удовлетворить всех почти невозможно. Обедов отпускают мало. Сменность, тревоги – все это отзывается и срывает нормальный ход вещей и недовольство клубится как едкий дым. Я каждый день срываю себе голос, уговаривая, объясняя, упрекая. Это правда, питание некоторым достается никудышное: тарелка чечевичного или макаронного супа без признаков жира и 400 гр. хлеба. А позаботиться о себе помимо этого готового пайка многие не умеют или не успевают. Но самое серьезное – это то, что никто за редкими исключениями не вспоминает о непосредственной причине этого оскудения. Когда я напоминаю людям, что мы в осажденного городе, мне отвечают: «Не агитируйте! А мы должны быть сыты!». Эта стена тупости для меня хуже всего прочего»[311].