Ленинградская зима. Советская контрразведка в блокадном Ленинграде

…До недавнего времени она работала в бухгалтерии торгового порта. Ее муж в первые дни войны ушел добровольцем, вскоре был тяжело ранен и вернулся инвалидом. Когда начался сильный голод, она ходила по рынкам и меняла вещи на хлеб. Знакомая дала ей адрес, где за золотые вещи можно было получить продукты. Теперь она пришла в НКВД сообщить, что человек, которому она отдала свое обручальное кольцо, является юрисконсультом торгового порта…

Горина доставили на Литейный и начали допрос, который продолжался весь день.

— Давайте, Горин, говорить правду: откуда продовольствие? — снова и снова спрашивал Самарин.

— Хорошо, скажу правду… В доме были кой-какие ценности, и в сентябре я выменял на них продукты.

— Совсем нелепо, Горин. А теперь, значит, вы снова меняли продукты на ценности?

Горин долго думал и потом тихо сказал:

— Продуктами меня снабдил некий Давыдченко.

— Так… Кто же это?

— Я его знаю плохо, познакомился с ним у моего приятеля Смальцова… есть такой известный портной…

— Кто такой Давыдченко?

— В прошлом, кажется, нэпман…

Самарин записал показания Горина, дал ему прочитать и расписаться.

— На сегодня хватит, Горин. Не слишком ли много у вас вариантов добычи продовольствия?

Горин очень надеялся, что ссылка на Давыдченко выручит его или по крайней мере он выиграет время, пока будут искать Давыдченко в замороженном городе. Один раз этот Давыдченко уже выручил — Горин назвал его фамилию Кумлеву, когда от него потребовали кандидатов в вооруженные отряды. И тогда сошло…

Когда следователь Самарин докладывал Грушко первые результаты следствия и назвал фамилию Давыдченко, майор хлопнул своей ладонью по столу:

— Стоп! Знаем Давыдченко, он из зоны Потапова. Это очень интересно.

Разобрали вновь возникшую ситуацию, «проиграли» несколько вариантов возможного развития событий и приняли решение задержать Давыдченко, не объясняя ему, однако, что это не арест. Тут многое было интересно: как он поведет себя на допросе? Не станет ли выдавать своих сообщников из группы, которой занимался Потапов? Что он расскажет о той компании, где с ним познакомился Горин? И наконец, как он поведет себя, когда его отпустят домой?

Оперативники вели Давыдченко на Литейный пешком, и у него было время обдумать, как защищаться. Шел артиллерийский обстрел, снаряды рвались совсем близко, и после каждого удара он оглядывался — не собираются ли конвойные укрыться? Но те молча показывали ему рукой — вперед, вперед. На Литейном они догнали женщину, которая тащила на фанерном листе покойника, завернутого в простыню. Давыдченко старался не смотреть, то ускорял шаг, то замедлял его, но скрип фанерного листа по снегу оставался рядом, он видел ноги покойника в штопаных шерстяных носках. И это мешало ему сосредоточиться…

После первых общих вопросов у него попросили предъявить продовольственную и хлебную карточки.

— Есть ли у вас дополнительные источники продовольствия? — спросил молоденький следователь.

— Нет, ничего нету, — ответил Давыдченко.

— А вы кого-нибудь снабжали продовольствием? Например, консервированными крабами?

— Никогда никого, — твердо ответил Давыдченко.

Молоденький чекист приказал по телефону привести в его кабинет Горина. Давыдченко немного успокоился. Горина он видел последний раз у Смальцова. А там ничего особенного не было — пили водку под крабы и трепались.

Горин вошел, поздоровался с Давыдченко, они опознали друг друга.

После формальных, полагающихся на очной ставке вопросов следователь зачитал показания Горина о том, что он получил продовольствие от Давыдченко.

— Что вы можете сказать по этому поводу? — спросил следователь.

— Все это неправда от первого до последнего слова, — ответил Давыдченко, возмущенно глядя на Горина.

— Вы настаиваете на своих показаниях? — спросил следователь у Горина.

— Нет, — глухо ответил он.

Давыдченко увели и вскоре отпустили, даже извинились перед ним на прощанье.

Следователь продолжал допрашивать Горина:

— Хорошо, мы запишем в протокол, что вы не знаете, откуда взялись продукты. Но вам легче от этого не станет, — терпеливо разъяснял следователь то, что юрист Горин прекрасно понимал и сам.

— Спекуляция продовольствием в осаждением городе — одно из самых тяжких уголовных преступлений, — продолжал следователь. — Вы в нем изобличены и сознались. Вас ждет суровое наказание. Но вы еще больше увеличиваете свою вину, не желая выдать сообщников.

— Могут меня расстрелять? — спросил Горин. Черты его красивого лица страшно заострились, на висках появились синие желваки.

— Что решит военный трибунал, я не знаю, — ответил следователь. — На фронте за мародерство расстреливают…

— В городе подобные прецеденты были?

— Были…

Допросы были прерваны на четыре дня из-за болезни Горина. Он ослаб, не мог подняться с лежака, стал впадать в апатию. Следователь выхлопотал для него дополнительно к пайку тарелку дрожжевого супа, но врач сказал, что это не голод, болезнь Горина — нервы, ее быстро не вылечить, нужно время.

Горин сильно изменился. Землистое лицо, щеки заросли черной щетиной, темные круги под опухшими глазами и глубокие складки у рта.