Ленинградская зима

– Господин Ромоданский, я пришел к вам с радостной вестью, – начал Чепцов несколько торжественно. – Мы начинаем наше святое дело, настало время, когда ваши обязательства перед нами должны превратиться…

– Минуточку, – поднял руку Ромоданский, – Чепцов увидел, что он волнуется. – Прежде я должен сказать… Я во всем подчиняюсь церковным властям. И от них есть повеление, чтобы православная церковь и ее служители в эту грозную пору были с паствой своей, со своим православным народом. Так что я быть вам полезен не могу. И не властен решить иначе.

Чепцов был так поражен услышанным, что не знал, как себя вести, что сказать.

– Но вы не тревожьтесь, пожалуйста, – продолжал священник. – Иудой я не стану, ничьи сребреники мне не нужны. Я служу богу, и это для меня высший закон. – Он поднялся.

– Вы можете пожалеть, господин Ромоданский, но будет уже поздно, – сказал Чепцов, вставая. – Ваше церковное начальство и тем более бог – высоко, а мы – рядом.

– Угроз не страшусь. Все во власти божьей! – торжественно ответил священник.

– Я хотел сказать только, что патриархи тоже невечны. Не говоря уже об их повелениях.

– Моя обязанность эти повеления исполнять, а не отменять, – спокойно возразил священник. – Прощайте.

Как было условлено заранее, Чепцов и Кумлев шли по разным сторонам улицы. У Дворцового моста они сели в трамвай, Кумлев в моторный, а Чепцов – в прицепной вагон.

Пройдя на переднюю площадку, Кумлев взглянул через стекло и вздрогнул – ему почудилось, что вагоновожатая была та самая, которую три дня назад убило, когда он ехал на Охтинское кладбище. Он посмотрел внимательно – нет, эта была постарше, и лицо все в морщинах.

– Обстрела нет? – спросил у нее Кумлев.

– А черт его душу знает, – ответила она, не поворачивая головы.

Чепцов сидел в заднем вагоне, и, держа на виду свою беспалую руку, ловил устремленные на него сочувственные взгляды и думал: как мало надо людям! Но подспудная тревога не проходила, и все эти люди в трамвае вызывали в нем ощущение опасности.

Сошли, как было условлено, на углу Садовой и Невского и дальше пошли вместе. «Сюда бы снаряд, в эту кашу, а не в пустой трамвай», – подумал Кумлев, проталкиваясь в толпе.

Чепцову сейчас было спокойно. Встреча со священником его не столько встревожила, сколько удивила. Ничего страшного – есть фотограф. Возле зеркала в витрине парикмахерской он остановился и удовлетворенно оглядел себя – и чужой, тесноватый ему костюм, и серый ежик пробившихся волос на голове, и темную полоску над верхней губой, где наметились усы. Еще несколько дней, и он сам себя не узнает, а в советской контрразведке тоже работают люди, но не волшебники.

Но те, кому было нужно, знали, что в их огромном городе находится подозрительный и, по-видимому, опасный человек. Они, понятно, не были волшебниками. Но они работали в это грозное время и не одним человеком занимались. На каждой «оперативке» Прокопенко, помянув исчезнувшего военторговца, неизменно добавлял: «Ну, ничего, город нам поможет…» Вот и сейчас город видел Чепцова, проталкивавшегося вместе с Кумлевым через толпу на Невском. Видел!

Всю дорогу Чепцов и Кумлев шли молча, и, только когда вошли в кумлевскую квартиру и хозяин запер дверь, Чепцов сказал:

– Ваш поп – сволочь и дезертир.

– А что? – без удивления спросил Кумлев.

Чепцов, стаскивая тесный пиджак, повернулся – лицо у резидента было каменно-непроницаемое.

– Он только что не выгнал меня!

– Я думал, что он вас все-таки испугается, – сказал Кумлев. – Был он не хуже других, давал информацию. В одном можно быть уверенными – он нас не продаст, а когда колокола зазвонят в честь нашей победы, он прибежит… – Оттого, что Кумлев говорил спокойно, его слова убеждали.

– И много у вас таких, которые придут к нам после нашей победы?

Кумлев молчал, поглаживая пальцами свой массивный подбородок. Потом сказал веско:

– Такие имеются. И это естественно, когда целая страна меняет свою шкуру. Кроме того, я живу здесь среди людей, а люди везде бывают разные… – Кумлев остановился, ему показалось, что Чепцов не слушает.

– Кто у нас завтра? – спросил Чепцов, садясь к столу.

– Завтра Горин. Адвокат. Этот может пригодиться всячески, хотя он из породы бесхребетных.

– Расскажите о нем подробнее, – попросил Чепцов.

Горин вырос в семье преуспевающего адвоката. Его отец прославился участием в крупных делах акционерных обществ и банков, он получал громадные гонорары. Ему принадлежала восьмикомнатная квартира с окнами на Театральную площадь, в богатом доме. Горины имели немало прислуги, собственный выезд, дачу в Сестрорецке…

Кумлев знал обо всем этом со слов самого Горина. Сейчас, пересказывая это Чепцову, он спрашивал себя снова: почему же Горин не сделался убежденным врагом большевиков?

– Дело в том, – рассказывал Кумлев, – что, имей он такую же жизнь при Советах, он бы кричал: «Да здравствуют Советы!»

– А как он живет сейчас?

– По сравнению с другими, я бы даже сказал – с большинством, он живет совсем неплохо. Работает в нескольких местах. Получает прилично. Деньги тратит на карты и женщин.

– Значит, ему нужны деньги – это хорошо.