Ленинградская зима

– Только что вернулся из Ленинграда наш агент, – ответил Аксель. – Его прогнозы о возможностях такой организации весьма пессимистичны. Тем не менее мы начинаем эту работу. С удовольствием примем любую помощь и с еще большим удовольствием разделим ответственность, – закончил он.

Начальник отдела подготовки русской агентуры при «Абвер-штелле-Остланд» Осипов сообщил о том, что в Гатчине работает школа, готовящая работников будущей администрации для Ленинграда. Курсанты набраны из числа пленных. Среди педагогов – опытнейшие люди из СД. В порядке первичной разведки школа забросила в Ленинград четырех курсантов, но ни один из них не вернулся. Либо все они погибли, либо пойманы, либо сдались сами.

– Вот эта вечная неясность связывает нас по рукам и ногам, – говорил Осипов, – и когда вербуем, и когда посылаем в дело. Мы не можем быть в них уверены, а работать с вечной неуверенностью нельзя. Мы просим о помощи нашу могучую и опытную службу безопасности.

Наступило довольно длительное молчание, а потом представитель СД Гетцке сказал:

– Все-таки надо условиться, что ваше дело – это ваше дело, а наше – наше.

Межведомственное сражение явно выигрывал абвер.

Полковник Лебеншютц после совещания пригласил Акселя к себе. Они знали друг друга еще по Испании. Лебеншютц жил на утонувшей в зелени Вальдемарской улице, в огромной, шикарно обставленной квартире.

Ужин и кофе ординарцы подали в кабинет. Громадная фарфоровая люстра заливала комнату мягким светом. В углу мурлыкал радиоприемник. Лебеншютц, переодевшийся в стеганый шелковый халат, розовый, чистенький, великолепно завершал картину солидного и совсем мирного уюта. Однако это благолепие было Акселю не по душе, и он несколько демонстративно расстегнул китель и, опустившись в кожаное кресло, бесцеремонно вытянул свои длинные ноги в тусклых сапогах.

– Тебе нелегко? – сочувственно спросил Лебеншютц, наливая в рюмки коньяк.

– А тебе?

– Тем не менее – за победу. – Они выпили и оба разом поставили пустые рюмки.

– Поражает их болезненное стремление прибрать к рукам все, что пахнет жареным, – начал Лебеншютц. – Я вчера звонил в Киев, в группу «Юг», там нет ничего похожего. Они поняли, какая золотая кладовая Ленинград, и лезут сюда.

– Но сегодня они отвернули, – усмехнулся Аксель.

– Не беспокойся, к пирогу не опоздают.

– Помнишь наш разговор в Испании? Разве мы не могли вывезти оттуда драгоценные картины? – задумчиво спросил Аксель.

– Молоды были и глупы. – Лебеншютц сидел в черном кожаном кресле, откинув красивую седеющую голову на мягкую спинку. – Сейчас они здесь, в Риге, делают грандиозный трюк с евреями. Я не понимал, чего они с ними возятся, устраивают гетто, организуют переселение. А это, оказывается, только для того, чтобы вытрясти все их ценности, ведь у мертвого не узнаешь, где у него что спрятано. Мои люди докладывают, что они вывозят отсюда ценности чемоданами.

– А приказ о сдаче в рейхсбанк? – спросил Аксель.

– Наивный ты человек. Чемодан – в банк, чемодан – себе – вот и вся бухгалтерия.

Вошел ординарец и позвал Лебеншютца к прямому проводу.

Канарис интересовался результатами совещания. Не особенно надеясь на то, что их не подслушивают, Лебеншютц рассказал о совещании в шутливой, иносказательной форме.

– После всего этого дама от своих притязаний на брак отказалась, – закончил он.

На другом конце провода долго молчали. Но Лебеншютц слышал дыхание шефа и напряженно ждал, что же он скажет.

Канарис откашлялся и сказал только одно слово:

– Напрасно… – и положил трубку.

Лебеншютц долго стоял у телефона с трубкой в руках. Ответ Канариса был настолько неожиданным и непонятным, что Лебеншютц решил не говорить о нем своему другу Акселю. Оба они еще не знали, что остановленное под Ленинградом наступление немецких войск уже диктовало Канарису новую тактику – он не хотел брать на себя слишком большую, а главное – единоличную ответственность и предпринимал шаги, чтобы создать впечатление о полном контакте абвера с делами армии. В случае, если победа под Ленинградом не будет завоевана весной, он даже допускал разделение ответственности с неуязвимой СД – службой безопасности и ради этого готов был говорить с ней о сотрудничестве.

Изощренный ум Канариса был занят не только маневрами и хитростями тактического характера; адмирала сильно беспокоила и чисто профессиональная сторона дела, престиж возглавляемого им ведомства и, наконец, его личный авторитет непогрешимого до сих пор аса разведки.

Ночами он сидел над обширными донесениями своих разведывательно-диверсионных центров, действовавших на непостижимо громадном русском фронте. Особо его интересовало все, что было нацелено на Москву и Ленинград.

У него всегда была при себе маленькая записная книжечка, на обложке которой были написаны три готические буквы «К.Л.М.» – они означали заглавные буквы названий городов: Киев, Ленинград, Москва.

В книжечку заносились условные, одному адмиралу понятные, записи о деятельности абвера в направлении этих городов.