Ленинградская зима

Бумаги Куприна немедленно были доставлены на Литейный проспект в управление, и утвержденный в Москве план стал боевым делом ленинградских чекистов.

Ничего этого Канарис не знал, он понимал только, что советская разведка оказалась сильнее, чем он думал.

Из ленинградского дневника

На фронте образовалась атмосфера какой-то спокойной деловитости.

Не случайно так часто мы употребляем сейчас выражение «ратный труд». Идет ежедневная и еженощная разнообразная военная работа. Но здесь еще и убивают… Видел: трое солдат ломами ковыряли мерзлую землю. Спросил: зачем здесь окоп? «Могила», – ответил один из них…

В штабе полка посоветовали идти на передовую и написать про бойца Старикова, который подбил танк. Советчики почему-то улыбались. Я боялся розыгрыша и пошел к командиру полка.

Он сказал совершенно серьезно: «О Старикове написать надо обязательно, я представляю его на Красное Знамя».

В общем, пошел.

Увидел его и сам тоже заулыбался. Рост у Старикова – от силы полтора метра. Ватник на нем почти как пальто. Под шапку, чтобы не валилась на уши, повязан платок. Носик – кнопочка. Глазки – пуговички. На дворе зима, а у него веснушки во все его круглое лицо. И это он три дня назад уничтожил вражеский танк! Факт! Сергей Трофимович Стариков. Так он рекомендуется сам, и, по свидетельству однополчан, так он представлялся еще до танка.

О том, как было дело, он рассказал мне неторопливо хриплым моряцким голоском, неумело посасывая папиросу, которая у него то и дело гасла. Вот его рассказ в точности:

– Я был в боевом охранении. Заступил в ночь. Жуткий холод. Я занялся окопчиком. Долблю да долблю землю и, значит, все углубляюсь, а по причине работы холода не испытываю. Даже интерес появился: как я глубоко могу в землю врезаться? Про танки я и не думал.

Интересно – чем глубже вкапываюсь, тем земля теплее. В общем, зарылся во как – руки снаружи не видать. Но все сделал, как учили: приступочку для стрельбы стоя, еще одну – для удобства вылаза и еще – вроде бы печурочка для боеприпасов – аккурат у меня было две ручные гранаты и две горючие бутылки. Ну, опустился на дно – ноги под себя, руки в рукава. Воротник вверх. Спиною – плотно к стене. И сижу. И, прямо скажу, задремал.

Сколько я так дремал, не знаю, потому как не знаю, сколько я провозился со своим рытьем. Проснулся и слышу, вроде бы как земля за спиной у меня подрагивает и шевелится.

Быстренько встаю ногой на приступочку и высовываюсь.

Увидел… и растерялся – прямо на меня прет танк. Здоровый. Земля из-под него брызжет. А я, как последний дурак, хватаю гранату и, не сорвав кольца, кидаю ее. Попал, и она скатилась с него, а я уже носом слышу, как горелым маслом пахнет. И тогда я нырнул в свой окопчик. И сел там на корточки.

Вдруг как загрохочет, железо как завизжит! Глянул вверх, и душа у меня вон – вверху дно танка, все в масле, и чего-то блестит и гремит. И вижу, он на мне круг делает на одном месте. Думает, значит, что он втирает меня в землю, как плевок ногой. А я-то вижу, он меня не достает. Ясно вижу.

И тогда я стал думать…

А он покрутился и с моего окопчика сошел. Опять стало тихо.

Тогда я думаю: выскочит из танка какой, подбежит сюда и истребит меня, как мыша в норке. Я осторожненько ногой на приступочку и высунулся. Танк стоит ко мне задом, шагов пять до него, прямо мне в рот горелыми газами дышит.

Тогда я взял одну горючую бутылку и кинул ее на спину танка. Как взялось, будто стог сена, а не железо! Для верности я кинул еще и вторую бутылку. Поддало жару еще.

И тут открывается у него люк, и оттуда сразу два рвутся вылезать, друг другу мешают. Но их Виктор Суханов срезал из автомата. Вот и весь боевой эпизод.

О чем он говорит? В обороне надо окопчик отрывать глубокого профиля. Обязательно. Правда, мне это сделать легче. Я вообще первый раз за всю мою жизнь на своем росте выгоду имею. А то терпел одни насмешки…

Часть вторая

Глава семнадцатая