Ленинградский панк

Я получил новую квартиру
С маленькою ванной, с маленьким сортиром,
Чудо-телефон и всякие удобства,
К тому ж микрорайон, где процветает жлобство.
Эй-эй, вот подфартило
Эй-эй, квартира дебилу.
Проведали друзья про это новоселье,
И началось черное веселье:
Разбитое стекло, облеванные стены,
Поиски воды, попытки вскрыть вены.

Николай Михайлов

Последний раз я видел живого Кольку в клубе «Порт». Его привозил Макс на панк-фест с сетом «Подряда». Там же они встретились с Трушиным. Стояли, молчали рядом два грустных старичка, ветераны панк-рока. Обоим еще сорока не стукнуло. Коле так и не стукнуло.

Я был на юбилее родной школы, когда мне позвонили новые Колины соседи по коммуналке.

Дальше рассказывает Макс Васильев: В тот день я ехал с работы домой на «Черную речку» и после станции «Петроградская», где жил Коля, у меня зазвонил телефон. Антон Соя сообщил мне, что соседи учуяли трупный запах из Колькиной берлоги. И попросил меня съездить к Кольке на квартиру. Что я и сделал. Приехал, понюхал и позвонил Тосе: «Да, умер». Кстати, это был уже второй такой случай, когда соседи сообщали о смерти нашего музыканта. Но в первый раз тревога была ложной, ибо Колька просто нажрался где-то и не появлялся дома несколько дней. Потом я вызвал милицию, милиция вызвала прочую могильную херню, и домой я вернулся часам к одиннадцати вечера вместо положенных шести. Все эти протоколы, разговоры с соседями, судмедэксперты, не желающие пальцем трогать тело Коли, и прочий людской хлам, который я ощущал в течение пяти часов, – крайне неприятно вспоминать.

Вот так вот. Типичная панковская смерть. Захлебнулся Колян в постели собственной блевотиной, неудачно повернувшись во сне на спину после посиделок с очередным добрым посетителем. Сколько их вокруг – таких добреньких, сочувствующих, жалеющих, наливающих стакан бывшей звезде, которой ни капли больше нельзя. Да чего уж там. От судьбы не уйдешь. Смерть не обманешь. Ну и комнатка последняя Колина тоже тем еще счастливым местом оказалась. До него там, оказывается, девушку убили и глаза ей выкололи. Когда я ее покупал, мне такого, естественно, не рассказывали.

«До чего ж мы гордимся, сволочи, что он умер в своей постели!» Это Галич про великого Пастернака написал. Но и про бродягу Кольку тоже подойдет.

Забрали тело лихоимца нашего городские службы, а мне, как назло, тем же вечером в Москву надо ехать на обязательную встречу. Вернулся я через пару дней и айда в ментовку Колькину. У вас, говорю, тут мой товарищ помер такой-то по такому-то адресу, как бы мне его забрать и похоронить. А ментам некогда со мной всякую ерунду обсуждать. Приходите завтра, говорят. А у меня истерика случилась, давай я на них ногами топать и Шевчуком стращать, мол, не знаете, что это за человек был Колька – певец великий, как Шаляпин, а вам все похрен. Ну, менты удивились, конечно, что на них кричат. А вдруг мне можно. Решили не связываться и послали в соседнее отделение к конкретному майору. У того в кабинете секретарша краснощекая запах утреннего минета выветривает. Выслушал гневного меня расслабленный румяный майор и говорит:

– Езжай-ка ты в городской морг. Только поскорее. Пока твоего бесхозного дружка в общую могилу не определили. Счас мы тебе направление выпишем.

Вот так звезду панк-рока чуть не отправили в общую могилу с бомжами за счет горбюджета. Вот же суки! Такие быстрые, когда не надо. А паспорт Колян, похоже, опять посеял. Поехал я в морг, опознал горемыку нашего и оплатил кремацию.