Андреев начал с того, что уже в 1946 году возвратил в колхозный фонд 4,7 млн га «незаконно присвоенных колхозниками земель», а вообще с 1947 по 1949 год у колхозников были отобраны ещё почти 6 млн га. 4 июня 1947 года по инициативе Андреева Президиум Верховного Совета СССР издал за подписью М.И. Калинина Указ, предусматривающий от 5 до 25 лет лагерей за всякое «посягательство на государственную или колхозную собственность».
Народ протестовал как мог. Оставшиеся на земле крестьяне стали спасать свою жизнь бегством в город: с 1946-го по март 1953 года отток сельских жителей в город составил более 8 млн человек.
Даже на первичных партийных собраниях в центральных российских областях доведенные до отчаяния члены ВКП(б) говорили: «Мы видим собственными глазами, что в нашей стране построено много заводов и фабрик. Все это верно, но мы, старики, что от этого получили? Что нам дала Конституция? 250 грамм хлеба и больше ничего». В Ленинградской области на выборах в Верховный Совет РСФСР в 1946 году на некоторых бюллетенях были обнаружены надписи: «Долой принудительный труд!», «Да здравствует свобода слова и печати!» долой крепостное право коммунистов!». Ав Молдавской ССР агитаторов во время избирательной кампании 1946 года впрямую и вслух спрашивали: «Когда у нас будет много хлеба, жиров, сахара и других продуктов?», «Когда народ будут кормить досыта?» и т. д.[53]
Но главное в Генеральном плане развития до 1980 года заключалось не только в новом подходе к пропорции между развитием промышленности по группам «А» и «Б» (хотя Сталину не понравилось и это, и в октябре 1952 года он в своей работе «Экономические проблемы социализма в СССР» не оставил камня на камне от этого тезиса Вознесенского и Жданова). Главное было в том, что Вознесенский в своем Генеральном плане развития сделал акцент на развитии в СССР товарно-денежных отношений, ввел сдельную оплату труда, которая прежде считалась несовместимой с принципами социалистического равенства, сформулировал необходимость расширения товарооборота между городом и деревней, между районами и областями, между различными отраслями народного хозяйства и между хозяйствующими субъектами, необходимость конкурентных отношений в торговой системе, зафиксировал необходимость перестройки планирования и укрепления экономических рычагов организации производства и распределения — денег, цены, кредита, прибыли, премии, поставив в прямую зависимость от всех этих инструментов экономического развития подъем благосостояния советских людей.
Вот уж этого Сталин стерпеть не мог никак.
Летом 2013 года в беседах со мной Лев Александрович Вознесенский, сын расстрелянного в октябре 1950 года министра образования РСФСР Александра Алексеевича Вознесенского, рассказывал, что в 1949 году Сталин, прочитав «Генеральный план развития СССР до 1965 года», много времени провел в беседах с Николаем Алексеевичем Вознесенским (вызывая его в кремлевский кабинет и в длительных пеших прогулках на Ближней даче). Николай Алексеевич в это время (за несколько месяцев перед арестом) много и упорно работал над своим главным, как он говорил, трудом — 850-страничной «Политической экономией коммунизма» и охотно делился со Сталиным своими мыслями по поводу этой работы.
При аресте Вознесенского в 1949 году рукопись главного труда Вознесенского была арестована и, как говорят, уничтожена. А Сталин в своих «Экономических проблемах» опубликовал две страницы под заголовком «Международное значение марксистского учебника политической экономии», подчеркнув: «Нам нужен учебник в 500, максимум в 600 страниц, — не больше», который должен стать «настольной книгой по марксистской политической экономии, — хороший подарок молодым коммунистам всех стран». По-видимому, эта главка стала единственным последствием тех долгих пеших бесед.
Сейчас можно высказать предположение, что, похоже, именно в ходе этих бесед у Сталина родился замысел его брошюры «Экономические проблемы социализма в СССР». Как и то, что весь текст этого сталинского труда был полемикой с проектом Программы ВКП(б), созданной Ждановым и Вознесенским, и с идеями, заложенными в Генеральном плане развития.
Так, категорически не согласившись с мыслями «ленинградцев» о постепенном отмирании директивных функций государства, Генсек выдвинул прямо противоположное положение об усилении значения государственной власти в ходе построения коммунизма.