Ленинский проспект

Ритка открыла дверь: «Я ушла», – крикнула кому-то через плечо и выскочила на лестничную клетку. Она оказалась ниже меня на полголовы и попросила называть ее Маргаритой. Следующие полтора часа были одними из самых нудных. Теперь, когда мы знали, что мужчина и женщина могут не только целоваться и только после этого «не только» они становятся мужчиной и женщиной, – нам не захотелось даже поцеловаться. С другой, какой угодно (белой, черной, желтой), всегда – пожалуйста, в любое время, но «только» не с ней.

Проводив Маргариту до дверей, я нырнул в лифт, а когда выходил – на стене кабины красным фломастером было написано: Рита + Маргарита = 0.

Сапоги – все, что осталось от первой любви, – самое яркое впечатление.

Что бы было, что бы было,
Если б ты была Людмила?
Я Руслан, а ты Людмила.

В третьем классе… (возвращаясь обратно, с двумя пересадками в метро, я представлял, что бы было, дай нынешние знания, возможности, энергию нам, третьеклассникам. Строил воздушные замки).

Что бы, блин, с тобою было?

Как бы в дальнейшем сложилась моя, сложилась твоя судьба? Впрочем, судьба – та же история, а история, как учили на уроке истории в десятом классе, не имеет сослагательного наклонения. Пройдет около года, прежде чем историю на моих глазах начнут сослагательно наклонять. Возвращаясь от Маргариты, я и представить не мог, что существуют такие сексуальные отклонения. Следуя «исторической» логике, мы могли в третьем классе трахаться с Риткой в подъезде как кролики:

– O-о! Mein Got!

– Да!.. Да!.. Да!..

– Das ist fantasтиш!

– Следующая станция – «Новые Черемушки». – Выскакиваю из вагона. Двери захлопываются, отсекая все, что не успело за мной. Состав трогается, увозя частицу меня, Ритку, Риткино «Да!..» в Новые Черемушки.

Впервые промечтал свою остановку. Фантастика!

Но это не вся правда. В четвертом классе, несколько раз в пятом я приходил в бывший Риткин подъезд, и там, между вторым и третьим этажами, вставал на цыпочки, закрывал глаза и видел нас со стороны. Мы были почти одного роста.

В конце пятого класса я снова влюбился.

Прав был младший лейтенант Шпак, когда колол меня на лифты:

– Двенадцатого января две тысячи первого года…

Небольшая неувязочка со временем, но если бы он доказал, что времени нет, или оно субъективно, или имеет разную скорость – расколол – абсолютно прав. А все потому, что в негласной полемике Гераклита с Парменидом (говорю исключительно о проблеме времени) мои симпатии на стороне последнего. Последователя Гераклита не расколол бы.

– Двенадцатого января две тысячи первого года…

– Меня не было.

– Двенадцатого января две тысячи первого года…

– Я здесь ни при чем.

– Двенадцатого января две тысячи первого года…

– Не знаю… я находился в другом месте…

– Двенадцатого января две тысячи первого года…

– Не бейте! Я все скажу!

Чистосердечное признание.

Оглянешься по сторонам, а признаваться-то не в чем. Все и так на ладони:

Вот человек,
Видим, как на ладони.
И ты для него видим, как на ладони.
Пирамида, возносящаяся к небу,
И там, в небе,
На ладони человека – солнце.
Я улыбаюсь солнцу,
И слезы текут по щекам моим.

Все как у всех. Разве что оговорить себя:

– Двенадцатого января две тысячи первого года, будучи в нетрезвом состоянии, используя тупой тяжелый предмет, предположительно лом, я разворотил железные двери лифта и, проникнув внутрь кабины, сделал пролом в стене. После чего, разбив лампочку, скрылся с места преступления.

Младший лейтенант Шпак стал старшим лейтенантом.

Старший лейтенант Шпак стал капитаном милиции.

Капитан милиции стал майором внутренних дел, —
Я улыбаюсь солнцу,
И слезы текут по щекам моим, —
подполковник милиции Шпак растаял как мираж.

Но тут же младший лейтенант Шпак возник на горизонте – пространство откликается на любую игру. Возле торговых палаток началась суета.

От взгляда лейтенанта желтел зеленый лук.

– Разрешение на торговлю?.. Товарные накладные?.. Регистрация?..

За младшим лейтенантом следовал старший сержант.

Бабульки, безо всякой уплаты налогов торговавшие укропом и зеленым луком, во избежание грозящих кар и штрафов, рассеялись по лицу земли; их осторожные проклятья были почти неслышны – они не имели финансового обоснования, то есть смысла. Остальные работники малого бизнеса зашелестели бумагами, пробуя договориться.

– Разрешение санитарно-эпидемиологической службы? – набивал цену младший лейтенант.