— Вот ты говоришь о бесчеловечности того, что я провернул в Москве два дня назад? Так что мне до того дня? Я давно уже разучился жить мелкими заботами, мерой пользы одного-другого дня. В нашем нынешнем мире у меня все равно нет надежды на лучшее, я достиг потолка, и вот поэтому я сознательно пошел на гибельный шаг, после которого у меня почти что нет шансов уцелеть. Мы сейчас все барахтаемся в теплом болоте обыденности, забыли о том, что в болоте есть торф, забыли, что есть пламя, которое может поджечь этот торф. Может, этим факелом буду я!..
— Да ты просто ницшеанец какой-то. Хороший эффект у твоей наркоты.
— И я знаю, что иду фактически на смерть, — продолжал Абу-Керим, который словно и не слышал слов Гамова, — однако же умение вовремя принести себя в жертву часто меняет мир! И — вдруг выживу?.. Да ладно, — с грустной кривой усмешкой добавил он, — что, напугал тебя? Не грузись. Из меня неплохой проповедник бы получился, верно? Мне так говорили…
Гамов не отвечал. Тяжелые, нехорошие предчувствия шли чередой. Нет, не только из-за присутствия трех негодяев на борту военного самолета, следующего на космодром в степях Казахстана. Просто этот Абу-Керим своими мерзкими рассуждениями коснулся каких-то запретных струн в душе Гамова, и теперь пели эти разбуженные струны, словно стрелы, рассекающие воздух и вонзающиеся в чужую землю на другом, дальнем берегу реки…
Два космических корабля, уравняв свою скорость, параллельными курсами двигались к Луне. Расчетное время полета составляло около двух с половиной суток. Экспедиция протекала в полном соответствии с графиком, и некоторые специалисты (в частности, из Росавиакосмоса) даже испытывали вследствие этого определенное беспокойство. Аберрация привычности: слишком технически гладко, дескать, проходит этап за этапом развертки проекта, все накапливающаяся вероятность серьезного сбоя, дескать, рано или поздно совершит количественно-качественный переход… Нормальная психология. Когда же космические аппараты преодолели две трети пути, в Центре управления полетом усиленно обсуждали вопрос, условно говоря, посадки. Дело в том, что на данном этапе развития космонавтики пилотируемые и беспилотные корабли еще недостаточно научились без потерь садиться на малые космические объекты. Впрочем, НЛО пришельцев по своим размерам значительно превосходит, скажем, спутники Марса Фобос (26 км в диаметре) и Деймос (17 км) и сопоставим по параметрам с некоторыми из малых планет, такими как, скажем, Паллада или Юнона, хотя на пару порядков уступает им по массе покоя… Кроме того, в обсуждение был пущен вопрос, шлюзовая ли система взаимообмена малыми транспортными средствами с космическим пространством у НЛО, либо какая-то иная, скажем, на основе телепортации, а может, на ином, неизвестном на Земле фундаментальном принципе.
Собственно же членов экипажа двух космических кораблей «Дальнего берега» занимало несколько иное.
Профессор Крейцер и Костя Гамов попали в один жилой модуль. Весь первый день полета, в особенности когда в иллюминаторах опрокинулся гигантский голубой шар родной планеты, а с плеч свалилась сокрушительная тяжесть ускорения, Костя Гамов молчал. Впечатлений хватало и без разговоров. По мере того как удалялась Земля, к Гамову возвращались природная живость и непринужденность. Само собой, вызрела масса вопросов… Кто лучше дяди Марка может ответить на эти вопросы? Вот и Костя о том же. Кроме них с Крейцером тут, в жилом модуле номер три, были еще пять человек, что нисколько не мешало «дяде» и «племяннику» вести следующий занимательный разговор:
— Этот Абу-Керим в соседнем модуле. Везем на Луну живую динамитную шашку… Мне вот что не дает покоя.
— Ну… — промычал профессор Крейцер, зависнув в воздухе и колдуя над кокетливо подмигивающим разноцветными огоньками прибором и даже не глядя на Гамова. Кажется, соберись на борту хоть все террористы этой несносной голубой планеты, то и тогда бы Элькан, возвращающийся на «малую родину», не оторвался бы от своей работы.
— Ну… — повторил он, потому что Костя Гамов молчал и крутил головой, словно желая убедиться воочию, что никто не находится с ними на одной волне скафандра и не может слышать разговор. Сомнительный метод проверки… Хотя разговор велся при опушенных лицевых стеклах шлемов и опосредованно, с помощью средств спецсвязи…
— Я насчет заложников, дядя Марк.
— Так ты же сам разговаривал с Абу-Керимом, когда его люди блокировали людей в той церкви. Две трети, я слышал, уже освободили. От меня-то ты что хочешь? Я — ученый, а, к сожалению, не дипломат-переговорщик.
— Я — тоже. Но я не об этом. Ведь ты мог бы перебросить в тот же Координационный центр сколь угодно большое количество собровцев. В разумных, конечно, пределах… Почему же ты оставался на орбите, когда гибли люди? Твой, между прочим, ставленник Донников… Почему ты не спустился со своих небес и не помог?
Профессор Крейцер поднял голову. До Кости донеслось недоуменное восклицание:
— Вот как?! Ты считаешь, что я не сделал всего, что мог?