Ленон и Гаузен: Два клевых чужака (СИ)

— Как говорится, одна голова хорошо, а две пьяных — ничего хорошего, — рассудил Гаузен. С этой мыслью он продолжил вырывать отдельные крупицы информации из общей неразберихи людских голосов.

У окна он заприметил двух типов ученого вида. Соответствующий их положению настрой ума выдавало то, что они не взяли себе выпивки, как остальные. Кроме того, они позволяли себе в разговоре разного рода премудрости. Сам Гаузен поначалу не обратил на них внимания из-за давней неприязни к книжникам. Но после только что услышанного потока бреда юноша решил довериться тем, кого обычно считал чересчур заносчивыми и занудливыми:

— Послушай-ка шутку! Заходит скелет в таверну и просит: Мне кружку вина и тряпку!

— И что дальше? — не понял собеседник.

— Что-что? Ты себе представляешь, как он напьется? — давился от смеха рассказчик.

— Да вот и я о том же! Впервые слышу, чтобы мертвые что-то пили, — недоумевал его приятель. — А тряпку зачем? Что он там собрался себе прикрывать? У него же ничего нет!

— Ну а ты представь! Он ведь кости себе замочит! — пытался объяснить по-человечески любитель веселых историй.

— Кости? Мало того, что он пьющий, так еще и азартными играми увлекается! Совсем нежить распустилась! Ну что за поколение пошло! — начал громко жаловаться слушатель, от которого смысл шутки ускользал все дальше и дальше.

— Да при чем тут это?! — начал выходить из себя рассказчик, пытаясь наглядно показать, в чем тут соль. — Вот скелет! Вот таверна! Вот он заходит…

— Я все понял, — неожиданно заявил до сих пор недогадливый слушатель.

— Что понял? — спросил рассказчик, уже отчаявшийся донести истину до своего недалекого друга.

— Знал я одного типа, так он до смерти боялся скелетов… — издали начал собеседник.

— И что с того? — не понял рассказчик.

— Я же сказал — до смерти. Когда он увидел скелета, то первый же испуг стал для него последним. Так что скелету выпивки бы никто не подал. Все бы умерли от страха. Ведь так? — подвел черту слушатель, судя по голосу, полностью уверенный в собственной правоте.

— Не так! Все не так! — не выдержал рассказчик и сорвался на крик. — Вот! — тут он схватил кружку с водой, и, сделав вид, что собирается из нее выпить, пролил ее мимо рта. — Вот как бы все вышло! Теперь понял?!

— Кружка была у скелета дырявая что ли? — удивился слушатель.

— Башка у тебя дырявая! — не выдержал шутник и замолчал.

— Этот разговор скверно пахнет, — подумал Гаузен. — Только всякой нежити мне здесь и не хватало.

Юноша попытался еще чего-нибудь подслушать, но посетители как будто сговорились и болтали в основном о вещах абсолютно несущественных.

— Придется порасспрашивать, — подумал Гаузен.

Ему этого не очень хотелось. Принц Лекант не подозревал в измене разве что собственное отражение в зеркале и строго-настрого запретил Гаузену кому-то рассказывать хоть что-то о своем поручении. Встречные же люди могли заподозрить, что он ищет клад и увязаться следом. При этой мысли Гаузен покосился на трех громил за столиком у окна.

— С такими я даже в одну лодку в случае кораблекрушения не сяду, — подумал Гаузен, выбирая себе собеседника. Пьяницы были разговорчивы, но никакого доверия к их болтовне у юноши не было. Ждать же, пока они протрезвеют, он не собирался. У старушки не было половины зубов.

— Наверное, она обломала их об эту булку, — решил Гаузен. — Вряд ли я что-то разберу из ее шамканья.

Шибко умной парочке тоже Гаузен не доверял — они могли запросто своими «что» да «зачем» свести на нет все его вопросы. Да они скорей первыми зададут, чего ему в этих местах надо, а отговоркой «просто гуляю» их не убедишь. Гаузен уже подумывал расспросить трактирщика, но тот показался ему скупым на слова и жадным до денег.

Пока Гаузен оглядывался да прислушивался, за его стол прямо напротив него уселся потрепанного вида посетитель в лохмотьях. Сначала он посмотрел на Гаузена, но его взгляд не задержался надолго и застыл на принадлежащей юноше тарелке с похлебкой.

— Да это еще больший голодранец, чем я сам, — подумал Гаузен и уже хотел было прогнать этого побирушку, но в последний момент отказался от данной затеи. Не то что бы Гаузену вдруг захотелось принять самое горячее участие в его плохой жизни. Просто по его виду и поведению юноша решил, что бродяга прилично здесь задержался и может что-нибудь да рассказать.

— Как жизнь, оборванец? — ободряющим тоном поинтересовался Гаузен. — Настрадался, небось, пока сюда добирался?

— Вообще-то я уже давно ошиваюсь в здешних местах, — жалобно залепетал в ответ бедняк. — Но странствовал по миру немало. Все ноги в пыль истер.

Тут нищий приподнял подол лохмотьев и показал обрубки, своей длиной едва достигающие колена.

— Матушка моя гусыня! — поразился Гаузен и подумал: — Надо срочно обзавестись лошадью, а не то закончу, как этот калека.

— Как же ты тогда передвигаешься? — переборов потрясение, участливо поинтересовался Гаузен.

— Ну, как-как? На руках вот и ковыляю. Не видно было что ли, как я вошел? — неожиданно насторожился калека.