Леон

Одиннадцать… двенадцать… Там, на балконе, мои отец и мать стояли, взявшись за руки впервые за двадцать лет. Герда тяжело дышала, прижимая ладонь к ребрам, чувствуя, как на время уходит боль под действием фейерверка. Эд и Рамон хохотали и ребячились. Тринадцать, четырнадцать… Дядя, очень удивленный, смотрел то в небо, то на людей вокруг, и сквозь очарование гипнотических огней, сквозь мельтешение красок до него начинало доходить: я растворился в толпе, Герда одна. Куда я мог подеваться?!

В кабинете было темно, шторы задернуты, но даже сквозь щели пробивался разноцветный праздник. Двадцать пять, двадцать шесть… Я упал на колени, водя руками по гладкому мрамору. Нащупал во внутреннем кармане продолговатый плоский футляр, похожий на школьный пенал.

Дядя уже понял, что меня нет на балконе. Залпы становились реже, последний завис в небе зеленым умиротворяющим сиянием, оставляя толпу в восторге – но уже не вводя в экстаз. Тридцать один, тридцать два… В первом же коридоре дядя увидел стражника, оставившего пост ради фейерверка. Несколько секунд драгоценного времени – потраченного дядей на бесполезный гнев…

Тридцать девять, сорок. Я спрятал свое орудие. Метнулся из кабинета. Нырнул за толстую занавеску, прикрывающую нишу с отхожим местом. Уселся на горшок, закрыл глаза, выдохнул…

Слышал, как дядя вошел в кабинет, как почти сразу вышел, прислушался, вполголоса ругаясь и громко сопя.

– Занято! – крикнул я. – Одну минуту, дядя!

– Эй, ты здоров? – спросил он после длинной паузы.

– Я перенервничал, – признался я честно. – Пожалуйста, скажите Герде, что я сейчас приду!

Я услышал удаляющиеся шаги – тяжелые, раздраженные, но кажется, дядина подозрительность была до времени усыплена.

Что можно продать и купить

Обратный путь мы проделали в карете с мягкими рессорами. Полулежа на огромном бархатном сиденье, Герда молча терпела усталость и боль.

Я слушал, как меняется дорога под колесами. Весь этот путь я знал на память – брусчатка, выезд из города, твердая проезжая дорога, камень справа и камень слева, мягкая проселочная дорога, ведущая к дому…

– Сейчас они отправят нас в спальню, – сказал я. – Долго пировать не будут – устали. Когда домашние угомонятся, я выведу тебя из дома, и ты сможешь уйти.

В полумраке ее глаза показались освещенными изнутри.

– Всего-то и надо, что дотянуть до выхода из гавани. И сразу переносись в нейтральные воды, и сразу зови Форнеуса. Там он тебе поможет.

Карета остановилась перед домом; все окна были освещены, и где-то в покоях медово, интимно играла шкатулка дедушки Микеля. Все семейство встречало нас на лужайке: мама, отец, Эд и Рамон. Братья были одного роста, Рамон даже немного повыше.

– Новобрачную в спальню следует внести на руках, – вполголоса напомнила мать.

– Она сломала ребра, а не ноги, – ответил я без должного почтения. – Достаточно будет, если она обопрется о мой локоть.

За нами закрылись двери спальни. Не глядя на Герду, я запер дверь и зажег одну за другой свечи на туалетном столике, рядом с поющей шкатулкой. В комнате сделалось почти светло.

Пахло цветами, расставленными на полках и вдоль стен, некоторые соцветия успели привянуть. Белоснежная постель была усыпана лепестками красных роз. Под потолком покачивались гирлянды с сердечками. В кувшине с лимонадом и льдом поблескивали мельчайшие пузырьки, на круглом столе лежали конфеты и фрукты.

– Выпей, – я плеснул лимонада в бокал. – Надо собраться с силами.

– Я не понимаю, – сказала Герда, и это были ее первые слова от произнесенного «да» в момент свадьбы.

– Я не могу тебя держать против воли. Единственное, о чем прошу…

Я весь день был удивительно спокоен, но в этот момент у меня перехватило горло, как будто на нем затянулась петля.

– …помнить обо мне, как ты обещала.

Она посмотрела очень странно, будто вдруг узнавая меня в незнакомом человеке:

– У твоего дяди есть портал-ловушка.

– А у меня есть резец по мрамору, – я вынул футляр из внутреннего кармана, раскрыл и показал Герде стальной стержень с алмазным острием. – И я знаю о порталах больше, чем дядя.

– Значит, это правда?! – она покачнулась. – Ты меня отпускаешь?

Я кивнул. Какие уж тут слова.

– Спасибо, Леон, – сказала она потрясенно. – Ты…

Она глубоко вздохнула и тут же схватилась за ребра таким привычным движением, что я вспомнил теплую ночь за гаражами, сполохи полицейских машин и рокот вертолетов в небе, запах ее волос, когда она прижимается лицом к моему плечу.

– Я… прошел испытание. Сделал выбор, и тем определил свою судьбу, место своего таланта… свое место в мире.

– Это ошибка. – Она поймала мой взгляд. – Это неправильно… ты ошибся, Леон!

– Да. Но это моя ошибка.

Она взяла меня за руку. Я обмер, потом сжал ее ладонь – слишком сильно, наверное. Приложил к своей щеке. Так мы стояли, не решаясь пошевелиться, пока шкатулка деда Микеля вдруг не замолкла – кончился завод, ослабла пружина.

В доме висела совершенная тишина. Вряд ли кто-то спал, но день был закончен, а что будет завтра – кто знает.

– Пора, – сказал я.