Леонардо да Винчи

Папа возвращался в Рим, увозя в своей свите и Леонардо — в последний раз. Возвращение в Бельведер вновь повергло мастера в угнетенное состояние духа. Заказов по-прежнему не было. К тому же Леонардо, видимо, болезненно переживал отсутствие Салаи. Правда, в его записных книжках это не нашло отражения; напротив, наш Прометей считал постыдным для себя поддаваться унынию. На людях он держался бодро, несмотря на очередной приступ болезни. Был ли это рецидив малярии или приступ подагры, как считают некоторые читатели его записных книжек? В конце концов эта болезнь приведет к параличу, который начнется с конечностей. Вновь его тело отказывалось подчиняться ему. Но если Микеланджело любил вызывать у окружающих сочувствие к собственным недомоганиям, то Леонардо сдерживал стоны и восклицания. Чем старше становился он, тем надежнее скрывал свои чувства. Ничего не выказывать, не давать ни малейшего повода — скорее для злорадства, чем для сочувствия. Он делал это столь успешно, что если бы не отдельные признания в его записных книжках и редкие свидетельства современников, то мы знали бы о нем исключительно как о веселом и жизнерадостном насмешнике, откалывавшем безумные номера в компании бесшабашных гуляк. Помимо ящерицы, которую он постоянно носил в кармане, время от времени пугая ею окружающих, у него была еще одна коронная шутка: он надувал баранью кишку до тех пор, пока она со страшным треском не лопалась, разлетаясь на мелкие кусочки. Присутствующие сначала пугались, а потом начинали хохотать. Никогда, решительно никогда не терял он своего оригинального чувства юмора. Несмотря на все огорчения, неотступно преследовавшие его в Риме, он, по свидетельству современников, постоянно пребывал в безмятежном расположении духа и всегда был готов шутить. Его неизменное миролюбие проявлялось не только в неприятии войны, но и в сдержанном отношении к злым людям. Это тем более бросалось в глаза, если сравнивать его добрый нрав с дурным характером Микеланджело.

После возвращения из Болоньи положение Леонардо еще больше ухудшилось. Он чувствовал себя во вражеском окружении. Интриги немцев-зеркальщиков служили убедительным свидетельством этого. В довершение всех бед 17 марта 1516 года скончался его покровитель, нежный красавец-меланхолик Джулиано Медичи. Его кончина оставила Леонардо совершенно беззащитным. Под конец своего пребывания в Риме он отметил: «Медичи создали меня, Медичи меня и погубили». Даже когда Джулиано не было в Риме, сам факт его существования служил гарантией безопасности Леонардо. После его смерти у мастера не осталось покровителей, равно как не осталось и средств к существованию. Именно в такой ситуации Леонардо особенно остро ощущал потребность в покровителе. Нарастало почти бессознательное ощущение угрозы. Поневоле приходилось всерьез задуматься об отъезде из Рима. Но куда направить свои стопы? И на какие средства жить?

Великий исход…

В августе 1516 года Леонардо еще находится в Риме, но решение, похоже, уже принято. Он отправляется в Милан, чтобы уладить там свои дела, позволить Франческо Мельци повидаться с семьей и, вероятно, попрощаться с Салаи. Впрочем, на этот счет нет никаких достоверных сведений.

Впервые за многие годы Леонардо один, то есть без Салаи. Определенно, тот был романом всей его жизни, хотя прямых доказательств этого нет, поскольку сам Леонардо тщательно скрывал свои связи. Однако его выдают заметки, эротические, даже порнографические рисунки,[48] свидетельства современников, а также чрезмерные денежные траты, подозрительные, когда речь идет об отношениях между хозяином и слугой или мастером и учеником. Такие траты не имеют оправдания, если не предположить наличие любовной связи. Тот факт, что Леонардо в течение более двадцати лет терпел рядом с собой этого одиозного шалопая, беззастенчивого вымогателя, не может быть объяснен ничем иным, кроме безрассудного любовного увлечения, страсти. Салаи постоянно вредил ему, но, несмотря на это, они никогда не расстались бы, если бы тот, предполагая скорую кончину мастера, сам не покинул его.

Друзья, слуги, помощники и ученики Леонардо постоянно жаловались ему на Салаи, которому совершенно не доверяли и которого решительно отвергали. Салаи, этот паршивый пес, не упускал ни одной возможности, чтобы поступить дурно, навредить, украсть, испортить. Как при этом Леонардо мог любить его, и любить столь сильно и столь долго, остается одной из великих загадок его жизни.