Леонардо да Винчи. Загадки гения

Исходя из вышесказанного, можно утверждать, что портрет Джиневры сближает Леонардо с академией философов и поэтов Фичино. И заказчик картины, и сама девушка принадлежали к этому кругу. Да и сама картина излучает сияние любви и магии. Леонардо вряд ли являлся полноправным членом этого круга – он был всего лишь нанятым ремесленником, но не признать блестящего интеллекта художника было невозможно. Леонардо не был платоником: «ученик опыта» по-своему смотрел на жизнь и искал в ней отнюдь не проявлений платоновского «Мирового Разума». В широком смысле слова Леонардо был скорее сторонником учения Аристотеля. Его гораздо более занимал мир материальный, чем таинственная сила духа. Но для честолюбивого молодого художника 70-х годов XV века Фичино был фигурой харизматической. Не могло не привлекать Леонардо и стремление философа излагать сложные идеи чистым, простым языком – итальянским языком, а не латынью: De amore была переведена на итальянский в 1474 году, «чтобы эта дарующая жизнь манна стала достоянием всех». И как мог Леонардо сопротивляться основной идее Фичино: разум тех, кто изучает философию, «расправляет крылья с помощью мудрости», чтобы «лететь ввысь, в небесное царство»?[204]

На одной из страниц Атлантического кодекса мы находим свидетельство связи Леонардо с кругом Фичино. Это список имен, написанный рукой Леонардо. Список начинается с некоего Бернардо ди Симоне. На обратной стороне листа это имя появляется вновь, написанное в зеркальном отражении: «beynardo di sim / di di disimon / ber bern berna».[205] По-видимому, Леонардо вспоминал Бернардо ди Симоне Каниджани, одного из учеников Фичино. Судя по тексту и ранним техническим наброскам, сделанным на этом листе, его можно датировать 1478–1480 годами. На листе есть и отдельные фразы. В тот момент Леонардо пребывал в меланхолии, а может быть, ощутил тягу к философии: «Chi tempo ha e tempo aspetta perde l’amico» («Тот, кто имеет время и ждет времени, потеряет друга»); и «Come io vi disse ne di passati, voi sapete che io sono sanza alcuni degli amici» («Как говорил я тебе в прошлые дни, ты знаешь, что у меня нет друзей»). А следом за этими фразами идет такое размышление:

Essendomi solleciato
S’amor non `e che dunque.

(Я весь пылаю, если это не любовь, то что же?)

Эта меланхолия, ощущение утраты любви явно чувствуются в портрете Джиневры. Выражение лица молодой женщины возвышенно, отчужденно, но в нем чувствуется и подлинная человечность, выходящая за границы платонического. Это боль разбитого сердца. В кадастре 1480 года муж Джиневры, Луиджи – мне очень хочется назвать его страдающим мужем, – говорит о расходах, понесенных в связи с «болезнью» жены. Это упоминание нельзя считать необоснованным, так как речь идет о снижении налогообложения. Оно удивительным образом связано с возвращением Бембо в Венецию в мае 1480 года и с отъездом Джиневры в деревню. Об этом же говорится в двух сонетах Лоренцо Медичи, адресованных Джиневре. Он с похвалой отзывается о ее решении «покинуть страсти и зло города» и никогда «не оглядываться на него». Мы не знаем, действительно ли Джиневра решила посвятить себя молитвам и радостям сельской жизни, как считает Лоренцо, но после короткого и яркого романа с Бембо о ней практически ничего не известно. Если о ней и упоминают, то только как об известной красавице прошлого. Джиневра овдовела, детей у нее не было. Она умерла примерно в 1520 году.

Связь с Сальтарелли

Платонические любовные игры или подлинные чувства? Вопрос, который возник еще в связи с портретом Джиневры, теперь оказывается самым тесным образом связанным с жизнью самого Леонардо.

В начале апреля 1476 года в один из ящиков, которые во Флоренции назывались tamburi (барабаны) или более колоритно buchi della verit`a (дырами истины), был опущен анонимный донос. Нотариально заверенная копия этого документа сохранилась в архивах Уффициали ди Ноте – офицеров ночи и хранителей морали монастырей. Это была ночная стража Флоренции. Назвать их можно было и полицией нравов. Вот что гласил анонимный донос: