В конце 1517 года Леонардо приезжает к Франциску в Роморантен, расположенный выше Амбуаза по течению Луары. Здесь он работает над проектом огромного дворцового комплекса, связанного сетью каналов с Луарой и Соной. Эти проекты сохранились в Атлантическом кодексе. Во многом они напоминают утопические рисунки идеального города, сделанные тридцатью годами раньше.[934]
Роморантенские проекты остались только на бумаге, но историки архитектуры указывают на то влияние, которое чертежи Леонардо оказали на развитие дворцовой архитектуры в долине Луары. Леонардо остается в Роморантене до 16 января 1518 года: «В канун дня святого Антония я вернулся из Роморантино в Амбуазу». В бумагах художника сохранилось и распоряжение о предоставлении лошадей из королевских конюшен:Весна знаменовала собой начало сезона маскарадов и представлений, которые так любил Леонардо. 3 мая 1518 года в Амбуазе состоялось двойное празднество во флорентийском духе. Праздновали крещение сына короля, дофина Генриха, и брак королевской племянницы, Мадлен де ла Тур д’Овернь. Ее мужем стал герцог Урбино Лоренцо ди Пьеро де Медичи, племянник папы. (Лоренцо не постеснялся принять герцогство, которое столь благородно отклонил его дядя Джулиано.) На праздник приехали знатные флорентийцы. Многие знали Леонардо лично, другие много слышали о нем. Так известия о знаменитом земляке достигли Флоренции. Брак оказался недолгим. Оба супруга скончались в течение года, правда успев произвести на свет дочь Катерину, которая позднее стала королевой Франции – пресловутой «мадам Змеей», Екатериной Медичи.
Представление, поставленное Леонардо, описано в письме, отправленном маркизе Гонзага в Мантую. Изабелла продолжала следить за Леонардо, хотя тот оказался очень далеко.[936]
На квадратном постаменте чуть севернее замка воздвигли триумфальную арку. На ней была установлена обнаженная фигура, державшая в одной руке лилии, а в другой – изображение дельфина (в честь дофина). С одной стороны арки находилась саламандра с королевским девизомЧерез пару недель, 15 мая, состоялось еще одно представление. Почти с уверенностью можно утверждать, что оно было организовано Леонардо. На сцене представляли осаду и взятие замка – представление было приурочено к празднованию победы в битве при Мариньяно три года тому назад. С укреплений замка пушки стреляли карнавальными ракетами из тряпок и бумаги. Со стен замка летели «воздушные шары, которые взрывались, падая на площадь, к величайшему удовольствию всех, не причиняя никому вреда: новое изобретение, великолепно исполненное».[937]
Леонардо не утратил умения удивлять. Мастерство никогда ему не изменяло.Несколько рисунков с изображением маскарадных костюмов сохранились в бумагах Леонардо. Они выполнены черным мелом, как и «Указывающая дама». В последние годы Леонардо отдавал предпочтение этому материалу. Линии рисунков точны и уверенны, хотя и окутаны тонкой, нежной дымкой. Мы видим всадника в щегольской широкополой шляпе; молодого человека в одежде с прозрачными рукавами и с охотничьим рогом у пояса; изысканно причесанную женщину, мускулистые ноги которой выдают в ней мужчину. Согбенный несчастный узник в лохмотьях, с чашкой для подаяния и посохом – это скорее актер, чем настоящий страдалец.[938]
На мгновение в его лице, пышных кудрях и небольшой кустистой бородке мы видим Салаи. Но непонятно, как Салаи мог принимать участие во французском придворном празднестве. Имя Салаи встречается во французских платежных документах 1517–1518 годов. Он получил 100 экю. Сумма скромная, всего лишь восьмая часть того, что получал Мельци. Возможно, этим неравенством и объясняется его отсутствие рядом с Леонардо. По-видимому, весной 1518 года Салаи вернулся в Милан. 13 апреля он занял небольшую сумму денег.[939] Больше мы не встречаемся с Салаи. Он не был и среди свидетелей, заверивших завещание Леонардо годом спустя.