Леонид Андреев

Длившийся до вечера обыск особенных результатов не дал, все нелегальные издания и бумаги, изъятые у «партийцев», с очевидностью не имели к Андрееву никакого отношения, и казалось, для самого писателя, присутствующих при вторжении Диди и Шурочки да пришедших в гости родственников и Скитальца всё закончится только испугом. Не тут-то было! «Наконец отправили куда-то, вероятно, в тюрьму, партийных людей, а затем понемногу стали выпускать из столовой остальных задержанных. К полночи столовая опустела: в ней остались только я и Андреев. Думали, что вся эта история кончилась, когда вошел жандармский ротмистр, заявивший, что мы оба арестованы и препровождаемся немедленно в тюрьму. Подивились, пожали плечами, развели руками, но, конечно, должны были подчиниться; оделись и вышли в сопровождении двух жандармов. У подъезда стояли два дрянных московских извозчика; на этих клячах нас тихо, не торопясь, как-то буднично, мирно и долго везли в Таганскую тюрьму»[231].

Доказать причастность Андреева и Скитальца к ЦК РСДРП оказалось затруднительно, писателей так ни разу не вызвали на допрос, не предъявили никакого обвинения. «Вегетарианский» характер тюремного заключения отмечали оба арестованных: «Обращались с нами в тюрьме почтительно. Приходил начальник тюрьмы, как-то заискивал и обронил такую фразу: „Время тревожное, кто знает, может быть, скоро вы будете правительством!“ <…> Мы пользовались неслыханными привилегиями: нам из дому приносили самую лучшую провизию, тюремный повар, оказавшийся прекрасным мастером своего дела, готовил нам шикарные обеды. Имели какие нам угодно книги, чернила, бумагу, а на прогулку нас выпускали вместе», — вспоминал Скиталец. Хотя, вероятно, ностальгическая восторженность помешала автору донести события в точности: известно, что самого Андреева отнюдь не обольстили разносолы таганского повара, и Шурочка потратила немало сил, чтобы вызволить мужа из тюрьмы, добывая многочисленные бумаги, врачебные свидетельства, поручительства. Ее старания и залог, внесенный Морозовым, «сработали»: Андреев был отпущен 25 февраля. «А ведь я еще сидел в тюрьме как барин — там же были люди — и есть, которые сидят по-настоящему… и для которых Таганка не увеселительная поездка, как для меня, а настоящий „рак мозга“»[232], — писал он другу Максимычу, вернувшись домой после двадцати дней тюрьмы.

«Рак мозга» поразит вскоре Николая Терновского — героя первой пьесы Леонида Андреева «К звездам». Именно в Таганской тюрьме в душу Андреева упало зерно, проросшее в его первых пьесах и далее, в рассказах-шедеврах «Тьма» и «О семи повешенных». В тюрьме писатель встретил лидера оппозиционного крыла партии социалистов-революционеров — эсера Владимира Мазурина, этот 25-летний студент в мае 1904 года за агитацию в Москве был осужден на семь лет тюрьмы, и — как напишет впоследствии Андреев в очерке «Памяти Владимира Мазурина» — «В Таганку он был переведен из Бутырской тюрьмы, где его с некоторыми товарищами подвергли зверскому избиению; у одного из избитых началась чахотка, а Мазурин вообще стал слабее здоровьем и уже не мог петь. А раньше пел». Зверское избиение в тюрьме стало поворотным пунктом и в судьбе Дмитрия Терновского — героя будущей пьесы «К звездам»: «В их камеры ворвались тюремщики и били их — по одному. Били руками, ногами, их топтали, уродовали лица. Долго, ужасно их били — тупые, холодные звери. Не пощадили они и твоего сына: когда я увидела его, его лицо было ужасно. Милое, прекрасное лицо, которое улыбалось всему миру! Разорвали ему рот, уста, которые никогда не произносили слова лжи; чуть не вырвали глаза — глаза, которые видели только прекрасное». У героя-революционера Терновского и эсера Мазурина вообще много общего, оба пользуются огромным авторитетом, обоих любят все, кого они встречают на своем пути: «Он пленителен, как юный бог, в нем какие-то чары, против которых нельзя устоять».

Судьбы студента Мазурина и андреевского героя Терновского сложились трагически: амнистированный осенью 1905 года эсер сделался не только героем Красной Пресни, но и главарем банды, ограбившей весной следующего года Московское общество взаимного кредита. Считается, что это был один из самых удачных налетов в истории партии: грабителям удалось вынести 875 тысяч рублей. Полиция же выследила и арестовала зачинщика и главаря удачной экспроприации. Уже в начале осени Владимир Мазурин взошел на эшафот, построенный во дворе той же Таганской тюрьмы, где полтора года назад он прогуливался с известным беллетристом. Андреев с горьким — почти что горьковским — пафосом писал после казни Мазурина: «Бедная Россия! <…> Отнимают от тебя твоих лучших детей, в клочья рвут твое сердце. Кровавым восходит солнце твоей свободы, — но оно взойдет!» «Как садовник, жизнь срезает лучшие цветы», — скажет, узнав о судьбе сына, астроном Терновский.