Леонид Брежнев. Величие и трагедия человека и страны

Речь Брежнева на том заседании была жестко структурирована и выдержана в одной тональности: врагов народа надлежало проклясть, а собственную «недостаточную бдительность» самокритично признать. Следовательно, Брежневу пришлось пойти на определенные уловки, если он сам не хотел подвергнуться опасности. Его выступление показательно не только потому, что это одно из первых, дошедших до нас, выступлений, но и потому, что в спектре настроений от истерического крика до объективных обвинений он выбирал последнее. Более того, он почти вышел из контекста речи, заверив, что вовсе не хотел занимать предложенные ему должности. Брежнев оправдывал «недостаточную бдительность» по отношению к врагу своей неопытностью: «Я, товарищи, самый молодой член бюро нашего городского Комитета Партии, был избран на последнем пленуме Горкома партии. Я ни в какой мере себя не оправдываю, а со всей глубиной чувствую ту большую ответственность, которую я несу вместе с партийной организацией за то, что не мог разоблачить врагов, а надо сказать, что основания были, поводы к этому были. Как только дело доходило на бюро к исключению троцкистов, – немедленно пускалось все красноречие Рафаилова и Губенко, вопрос был перенесен на следующее бюро. Я докладывал бюро по нашему горсоветскому делу о Фертмане десятки раз, a Рафаилов спрашивал, “что ты нового инкриминируешь Фертману”, он утверждал, что это очень скромный человек…»296 Рафаилов, Макеев и Викторов, мол, снова и снова препятствовали раскрытию вредительства: «Во всяком случае были члены бюро постарше, и если бы делились опытом, этот вопрос можно было бы поставить организованно»297. В дальнейшем Брежнев сосредоточился на «результатах вредительства» и нарисовал картину трудного положения города. Это в принципе ясно демонстрировало, что в данном случае речь шла не о саботаже, а о тяжелом экономическом положении: для городского театра трижды ассигновывался бюджет, но здание все еще не было отреставрировано. Такая же ситуация сложилась и с канализацией, некоторыми постройками и все еще не завершенной трамвайной линией. Подводя итоги, Брежнев потребовал, чтобы и парторганизации решительно брались за работу, впредь не допускали ошибок при разоблачении врагов народа и лучше организовали работу партбюро: он отметил, что никогда не получал протоколы, а повестки дня всегда готовились плохо, не созывались ни партийные активы, ни пленумы298. Обращает на себя внимание, что Брежнев подробнее и детальнее говорил о городском планировании и о парторганизации, чем о требованиях быть более бдительными, учитывать вражескую деятельность. Но эти призывы были шаблонными. Строго говоря, он сместил главную тему от «вредительства» к развитию города. Более того, Брежнев не только не настаивал на требовании смертной казни для исключенных из партии, что считалось тогда «хорошим тоном», но и воздержался от «разоблачения» других лиц. Еще один удивительный поворот заключался, наконец, в том, что он закончил речь словами о том, что вовсе не хотел стать членом городского Совета и выступил также против своего избрания в бюро горкома. Правда, успевшая стать общепринятой позиция заключалась в том, что желание быть инженером на производстве лучше стремления принадлежать к карьерным кадрам, но призыв партии надлежало принимать с энтузиазмом: «Я считаю, что на этом пленуме должен каждый коммунист, даже рядовой, сказать о себе. Я человек доморощенный, я родился здесь. Ни с кем, ни с Кинжаловым, ни с Лысовым, ни с Макеевым, ни с кем никаких отношений не имел. Мое приглашение на работу в Горсовет показалось мне подозрительным. Я отказывался работать в Горсовете, я инженер и не хотел идти на эту работу, и я долго отказывался. После этого начинается такая история со стороны Карпова, Щербакова, Жупинаса, что у тебя партия есть. Я говорю, что я член партии, но мне такой нажим показался подозрительным»299. Брежнев изображал человека доверчивого и неопытного, который к тому же отказывался появляться на заседаниях горкома, но которого никто в достаточной степени и не познакомил с работой бюро горкома300. Брежнев продолжал вести себя так же, и когда по очереди назывались имена семерых кандидатов для выборов в бюро: «Я, правда, был на бюро всего четыре раза, все-таки я считаю, что я допустил большую ошибку и я целиком разделяю мнение о роспуске старого состава бюро. Это момент политического порядка, поэтому я продумал это и считаю, что такой отвод должен быть учтен»301. Тем самым он, выступая за снятие собственной кандидатуры, вовсе не оказался на этом заседании исключением. Большинство говоривших поступили так же. Они обвиняли себя в том, что ввели в должности или рекомендовали лиц, теперь арестованных как врагов народа, или сами имели репрессированных родственников. Часть кандидатов была в результате действительно вычеркнута после открытого голосования302. Но за Брежнева выступал исполнявший обязанности председателя горисполкома П. А. Алферов, который за год до него окончил металлургический институт: «Я выставил кандидатуру т. Брежнева и сейчас и вот почему. Брежнев сын коренного рабочего завода им. Дзержинского, сам Брежнев некоторое время работал на Урале. Я с ним занимался в институте. Он очень хороший товарищ, единственная ошибка его та, что он охотник, и он охотился вместе с Полем, они жили в одном доме. Брежнев молодой растущий работник»303. Хотел того Брежнев или нет, после этой речи все единогласно проголосовали за сохранение его кандидатуры и тайным голосованием избрали его в оргбюро304.