Леонид Гайдай

Самый невероятный поступок, самое эксцентричное действие должны иметь точную и земную, правдивую мотивировку, должны объясняться характером персонажа, его жизненностью в самом элементарном понимании этого слова…»

Гайдай, всегда очень требовательный к своему творчеству, высказывает некоторую самокритику — почти обязательный элемент и во всех его интервью:

«В моих короткометражках «Пес Барбос» и «Самогонщики» главное — погоня. Но почему в «Псе Барбосе» погоня действительно смысловой центр картины, а в «Самогонщиках» она носит, по сути, формальный характер? Объяснение этого для меня (естественно, по истечении довольно длительного времени) элементарно просто. В первом случае Трус, Балбес и Бывалый не могли не убегать от Барбоса. Всякий другой вариант их поведения исключался.

В «Самогонщиках» же мотивировка погони носила в себе элементы умозрительности, она была сконструирована, выстроена за письменным столом в отрыве от исходной ситуации и характеров персонажей. И даже финал — пес приносит в милицию змеевик от самогонного аппарата — не был логическим концом фильма. Это была лишь эффектная концовка, существующая сама по себе в своей парадоксальности.

Уже упомянутая мною фраза Саахова определила железный исход действия потому, что в ответ на возражение Джабраила (по поводу прокурора) наш герой простодушно и мудро определяет для себя наиболее приемлемое стремление: «Сам понимаешь — не хочу». Следовательно, единственный выход для Саахова — жениться на Нине. Для этого все средства хороши, в том числе самые невероятные, ибо они оправданы исключительностью ситуации и характером персонажа.

У нас оказались развязанными руки. Съемочная группа фильма «Кавказская пленница» с безнаказанным энтузиазмом принялась выдумывать трюки…»

Всякий художник в каждый конкретный момент жизни питает наибольшую приязнь к своему последнему творению. В данном предисловии Гайдай словно бы сам для себя обосновывает значимость каждого элемента сценария и фильма «Кавказская пленница», невольно любуясь свежим, недавно законченным и уже оттого любимым произведением. И, будто боясь показаться нескромным, интеллигентный режиссер одновременно находит к чему придраться в своих прежних работах, даже в предыдущей — «Операции «Ы»…», которая, как сегодня общепризнано, ничем не уступает «Кавказской пленнице»:

«Обычно метраж наших фильмов невелик. Исключение, пожалуй, составляет лишь «Операция «Ы». И хотя этому есть оправдание (картина состоит из трех новелл), я неоднократно замечал, что зритель в середине третьей новеллы устает, его комедийная реакция замедляется, внимание к шутке, трюку притупляется. Это и понятно: комедия, особенно эксцентрическая, своего рода сгущенная концентрация жизненного материала, определяемая особым отбором фактов и черт повседневности.

Однако отбор не кончается за письменным столом. Первая складка материала будущего фильма обычно у меня превышает окончательный метраж раза в полтора. В горячке съемок, в радости находок, в самодовольном отношении к игре собственной фантазии трудно определить целесообразность трюка, отделить главное от второстепенного, ощутить окончательный ритм картины. Успех комедии определяется в монтажной.

Целесообразность трюка. Трюк и сюжет. Трюк и характер персонажа. Об этом стоит говорить очень подробно или совсем не говорить. Во всяком случае, подробный разговор не входит в мою скромную задачу предварить сценарий «Кавказская пленница» несколькими словами о фильме, снятом по этому сценарию.

Родословную фильмов, которые я снял, выводят от короткометражек Мак-Сеннета и Бастера Китона, Макса Линдера и Чаплина. Иногда даже упрекают в подражании ранним фильмам Чаплина. Однако у меня есть утешение. В подобных случаях я каждый раз вспоминаю вундеркинда из фельетона Ильфа и Петрова, который ужасно беспокоился о том, чтобы будущий фильм не получился, как у Чаплина. А ему отвечали:

— Не бойся, мальчик. Как у Чаплина, не получится»^{117}.

Сам сценарий представляет собой практически словесную копию всего того, что мы видим в фильме. Это доказывает, что подавляющее большинство даже сугубо визуальных шуток и гэгов (не говоря уже о репликах и диалогах персонажей) было придумано заранее и зафиксировано на бумаге задолго до съемок. Так что слухи, что на съемочной площадке у Гайдая царил дух импровизации, видимо, сильно преувеличены. Актерам, конечно, дозволялось импровизировать, но почему-то почти всегда в фильм попадали именно те дубли, содержание которых было четко прописано в сценарии.

Из тех крылатых выражений, на которые разошлась «Кавказская пленница», в сценарии отсутствует разве что реплика Труса: «Чей туфля? А, моё! Спасибо». Фраза действительно была сымпровизирована Георгием Вициным прямо на съемочной площадке. Но это лишь исключение, подтверждающее правило: всё основное содержание картины рождено трудом сценаристов.