Политбюро решило переговоры продолжить, доверив их Красину. Когда он, уже уставший от Уркварта, предложил передать это дело торгпреду в Берлине Б. Стомонякову, Сталин заметил: «Стомоняков, говорят, слишком неуступчив в ведении переговоров, пожалуй у него ничего не выйдет, поезжайте лучше вы» В тот же день, 24 августа, комиссия во главе с Красиным утвердила в общих чертах договор о концессии, с которым он через несколько дней уехал в Берлин. В его отсутствие договор опять поставили под сомнение: посетивший Ленина в Горках Дзержинский вытребовал у вождя записку, где говорилось: «Дать концессию Уркарту только при условии предоставления нам большого займа». Красину об этом новом условии ничего не сообщили, и он 9 сентября подписал с Урквартом договор на прежних условиях. Он считал это безусловной победой, поскольку в лице миллионера западный капитал признал национализацию промышленности в России и изъявил готовность договариваться с ней на новых условиях — так сказать, с чистого листа.
За рубежом делали акцент на том, что подписание договора стало прорывом в налаживании сотрудничества Советов с внешним миром. Британская «Ивнинг ньюс» сообщала: «Россия сделала важный шаг на пути возобновления торговых сношений с внешним миром. Заключенный с английской компанией договор приведет к устранению барьеров, отделявших Россию от остального мира». Немецкая «Франкфуртер цайтунг» в тот же день отметила: «Уркварт после десятидневных переговоров с Красиным убедился, что признание старых долгов и частной собственности не может стать темой международных договоров. Красину удалось превратить его из непримиримого врага Советов в их помощника».
Среди общей радости холодным душем стало заявление Ленина, который 12 сентября направил членам Политбюро новую записку: «Предлагаю отвергнуть эту концессию. Это кабала и грабеж». Видимо, кто-то из соратников — скорее всего, Дзержинский или Сталин — сумел убедить в этом вождя, но что было делать с уже подписанным договором? Собравшись 14 сентября, Политбюро выработало новый документ, где предлагалось внимательно изучить текст договора и послать его Ленину. Тот, однако, продолжал настаивать на отмене соглашения, и 21 сентября созданная Политбюро комиссия начала составлять проект заявления «на случай отклонения предварительно утвержденного концессионного договора с Уркартом». Красин, узнав об этом, раздраженно написал в Политбюро: «Если высшее учреждение Советской республики в таком кардинальной важности вопросе на протяжении нескольких дней на 180 градусов изменяет свои директивы, то действительно приходится сознавать, что никакая правильная государственная деятельность и менее всего прочное улучшение нашего международного положения не является возможным».
26 сентября он написал еще более раздраженное письмо Ленину, в котором говорилось: «Дезавуирование меня правительством сделает невозможным пребывание мое на каких-либо правительственных должностях и будет иметь по всей вероятности и некоторые неблагоприятные политические результаты. Мой долг Вас, как главу правительства, об этом предупредить». Таким образом, он снова, как и в вопросе о монополии, угрожал уйти в отставку, если его требования не будут выполнены. В ближайшие дни за утверждение договора в письмах Политбюро высказались руководители ряда наркоматов и советских миссий за рубежом. Записку на имя Сталина направил и нарком по иностранным делам Чичерин, писавший: «С большим волнением я узнал о том, что возможно отклонение договора с Уркартом. Это было бы для Советской России катастрофой».
Между тем комиссия, созданная Политбюро для рассмотрения договора, не пришла к единому мнению: Каменев и Андреев высказались против договора, а председатель ВСНХ Петр Богданов — в его поддержку. Вопрос было решено вынести на пленум ЦК, где Красину, Богданову и заместителю Чичерина Льву Карахану предстояло выступить с докладами. Леониду Борисовичу пришлось отложить давно намеченный отпуск и поездку к семье, чтобы подготовиться к выступлению. Накануне пленума, 4 октября, Ленин снова написал Каменеву: «Я против концессии Уркарта». Вслед за этим изобретательный Троцкий выдвинул новое условие: концессию Уркварту можно предоставить только в том случае, если он добьется признания Англией Советской России. На пленуме 5 октября против концессии высказались Ленин и Пятаков, которых поддержало большинство. Была принята резолюция, где говорилось о невозможности «подписать исключительную по объему и значению концессию ввиду враждебной политики Англии в данный момент».