Леонид Красин. Красный лорд

О дальнейшем рассказывает соученик Красина Николай Зуев, ставший потом профессором в том же институте: «Царило необычайное возбуждение. В воздухе раздавались протестующие, взволнованные крики, и тут фигура тов. Красина предстала во весь рост». Студенты общим голосованием решили в знак протеста бойкотировать экзамены, и Красин отправился с этим решением к директору института. Боясь дальнейших беспорядков, руководство воздержалось от репрессий в отношении зачинщиков волнений, ограничившись оставлением их, включая Красина, на второй год. Таким образом, год был для него потерян, однако все могло обернуться куда серьезнее, учитывая его «боевое» прошлое.

^{Красин в Баку. 1902 г. [Семейный архив К. Тарасова]}

К счастью для него, строгий директор Кирпичев после волнений 1899 года был смещен, и его заменил более либеральный Д. Зернов, тоже учившийся в столичной «Техноложке» (и позже возглавивший ее). После каждой студенческой демонстрации — а они теперь следовали одна за другой, — он вычеркивал Красина из списков учащихся, а когда поиски зачинщиков прекращались, вписывал его обратно. Трудно поверить, но эту операцию Зернов повторял несколько раз, и никто из коллег не донес на него полиции — традиции солидарности в научной среде были пока еще сильны.

Зуев добавляет еще несколько штрихов (впрочем, довольно бледных) к жизни Красина в Харькове: «Его специальностью было нефтяное производство. До сих пор в архиве Харьковского института сохранился один из его замечательных проектов. Как человек, тов. Красин был исключительно скромный, прямой и чуткий и пользовался среди студентов громадным уважением». Иную картину рисует старый большевик Петр Козьмин, живший тогда в Харькове: «Нам, молодежи, было странно, что Красин, увенчанный ореолом революционера, сторонится от этих кружков. Нам казалось, что он смотрит на нас свысока. Помню, как среди тогдашнего марксистского „актива“ студенчества возникла мысль написать какой-то адрес по поводу юбилея издателя Павленкова и втянуть массу студенчества в политическую жизнь. <…> По поручению нашего кружка я обратился к т. Красину для привлечения его. Красин резко встретил эту попытку активизирования массы, заявив: „К черту эту либеральную сволочь! Павленков эксплуататор, он гроши мне платил за переводы“. Однако Красин все же не помог нам в пропаганде марксизма».

Эта юношеская обида окрасила все воспоминания Козьмина о Красине, выдержанные в сугубо негативном тоне. Но здесь он, видимо, не искажает события: недавний ссыльный, твердо намеренный завершить высшее образование и увлеченный инженерной работой, вовсе не собирался жертвовать всем этим ради вовлечения пары юнцов в марксистский кружок. Другое дело, что от своих убеждений он не отрекся и все-таки поучаствовал в студенческих волнениях, хотя, может быть, и не так активно, как об этом пишут Зуев и другие создатели образа «пламенного революционера».

* * *

Обучение Красина в институте завершилось 22 июня 1900 года, но из-за его участия в студенческих протестах диплом он получил только в следующем году. Не смущаясь этим, он начал поиски работы, рассчитывая как на свою репутацию, подкрепленную хвалебными отзывами, так и на помощь друзей. Полученная специальность специалиста по созданию инфраструктуры нефтепромыслов нацеливала его на Баку — главный в империи район нефтедобычи. Туда же его влекло приглашение Классона, ставшего техническим руководителем акционерного общества «Электросила», недавно созданного для электрификации бакинских предприятий. Отметим, что общество было создано активно работавшей в России немецкой компанией «Сименс-Шуккерт», которой предстоит сыграть важную роль в жизни нашего героя. А пока что Классон предложил другу строить вместе с ним вторую в Баку электростанцию на Баиловском мысу, и тот охотно согласился.

^{Ладо Кецховели}

После его отъезда семья вернулась в Москву к отцу. После его скорой кончины Антонина Григорьевна, как уже говорилось, осталась жить с семьей Софьи и ее мужа Михаила Лушникова. Ее младший сын Борис Красин, которому исполнилось 17 лет, единственный из братьев не пошел по технической части, а посвятил себя музыке. По каким-то причинам (возможно, и здесь не обошлось без политики) он долго не мог получить высшее образование и только в 1912 году окончил Музыкально-драматическое училище Московской филармонии по классу теории музыки и композиции. В годы учебы он совершал экспедиции в Монголию и на Алтай, записывая народные песни местных жителей, в том числе русских старообрядцев. Из-за разницы в возрасте и интересах особой близости с Леонидом у него не было, но брат любил Борисушку, как и всех членов семьи, и старался ему помогать.