Леонид Красин. Красный лорд

При желании ответственность за эту кровавую акцию можно возложить на Красина, хотя он, в соответствии с линией партии, выступал против индивидуального террора и никогда не организовывал нападения на царских чиновников или генералов, иронически называя их «стрельбой по воробьям». Что касается «эксов», то в книге Т. О’Коннора утверждается, что Красин организовал их «не одну сотню», но это явное преувеличение. Социал-демократы, в отличие от тех же максималистов или анархистов, «эксами» не слишком увлекались и проводили их в основном на окраинах империи, особенно на Кавказе. Понятно, что Красин, сидевший в Петербурге, мог разве что выделять для них оружие и взрывчатку, да и времени для организации этих уголовных предприятий у него просто не было. Руководство БТГ, участие в работе центральных органов партии, организация транзита оружия и денег между Россией и Европой поглощали все его время, а ведь была еще и основная работа в «Обществе электрического освещения», где он проводил 3–4 дня в неделю.

Благодаря тем самым «чрезвычайным мерам предосторожности», за которые его журил Ярославский, за все эти бурные месяцы полиция так и не узнала, что почтенный инженер Красин и неуловимый главарь боевиков Никитич — одно и то же лицо. Об их тождестве знали самое большее два десятка человек — даже на съездах партии он выступал под именем Никитича. Использовал и другие клички: Винтер, Зимин, Юхансон, Николаев. Со своими подопечными предпочитал встречаться на конспиративных квартирах, домой приводил только самых доверенных — Буренина, Игнатьева, Камо, а некоторые оставались там надолго, «пересиживая» полицейскую слежку. Конечно, это было не в его петербургской квартире на Мойке, а на даче в Куоккале, где проживала его семья. Кроме Любови Васильевны с маленькой Людой там периодически жил ее старший сын Владимир, который вспоминал: «Большой летний дом был полон звуков. Три маленькие девочки с их нянями и гувернантками не умолкали почти никогда, из кухни весь день доносились звон посуды, пение или перебранка кухарки с мальчишками-доставщиками. Мать умудрялась обслуживать весь сложный механизм дома и еще принимать гостей, которые порой оставались на неделю или больше».

^{Выборгский тюремный замок в начале ХХ в.}

Любовь Васильевна добавляет: «Красин был любителем зимнего спорта и с удовольствием катался на лыжах по близлежащим холмам. Мой муж очень любил детей и быстро завоевал их привязанность (имеются в виду ее дети от предыдущих браков. — В. Э.). Я не могла не заметить, что самые счастливые моменты он переживал, когда забывал о всех бурях и тревогах политической жизни и снова становился ребенком вместе с ними». Стоит отметить, что Красин всегда старался устроить вокруг себя ту большую дружную семью, к какой привык в детстве. Это отличало его от многих большевиков и вообще революционеров, считавших, что семейные привязанности мешают борьбе. Со своей «старой» семьей он тоже активно общался: к нему приезжали Герман (почти отошедший к тому времени от революции), Александр, сестра Софья, а мать Антонину Григорьевну он поселил на соседней даче.

На правах родственника в Куоккале появлялся и бывший муж Любови Васильевны Виктор Окс, сдружившийся с Красиным. В его архиве сохранился рассказ о том, как в конце 1906 года на красинской даче ее хозяин наряжал елку вместе с Лениным и Богдановым. Ленин был соседом Красина с августа, когда он с Крупской поселился на арендованной большевиком Г. Лейтензоном вилле «Ваза», а скоро к нему присоединился (вместе с женой) нелегально вернувшийся из-за границы Богданов. Окс пишет, что они вспоминали о том, как праздновали Новый год в детстве: «В темноте присутствующие слышали всхлипы Ленина, а когда Красин вдруг зажег свет, все увидели слезы на спокойно улыбающемся лице Ильича».

В то время эти трое еще составляли руководство большевистской партии и сохраняли единство по крайней мере в тактических вопросах — в области теории Богданов уже начал расходиться с Лениным, который резко, по своему обычаю, его критиковал. Красин всегда подчеркивал, что он не теоретик, а практик, и в марксистскую теорию, основательно изученную в молодости, не углублялся — не было ни времени, ни желания. Что касается практики, то он в своем докладе на Четвертом съезде в Стокгольме целиком поддержал провозглашенный Лениным курс на вооруженное восстание. Обвинив меньшевиков в том, что они утратили веру в победу революции, он предложил заменить их лозунг «оружия критики» (то есть пропаганды и агитации) на «критику оружием», понимая под этим вооруженную борьбу. Он не отрицал пользы агитации, но считал, что партии гораздо важнее позаботиться об организации боевых отрядов, их вооружении и подготовке.