Читаем Леонид Леонов. "Игра его была огромна" полностью

«Книга будет иметь четыре образа, — человек, Вселенная, Бог, демон…»

«У Леонида Леонова ещё есть жизненный потенциал. Он ещё поживёт…»

«Судьба этого писателя в литературе сложная, но счастливая. Много будут говорить о нём и после его смерти. Сейчас его ценят, но многие ему завидуют из-за его таланта и удачно выбранных тем. Роман будет переведён за рубежом — в Германии, Индии, Бразилии, Америке и во многих других странах мира…»

«Есть ли у него враги! Были, но они уже умерли, поэтому нет необходимости говорить о них. Пусть он не боится живых. Выпустит три книги, которые обойдут всю землю. Леонид Леонов — благословенный…»

«Роман должен появиться через три года, и его будет редактировать женщина, но она должна быть очень доверенным лицом. Книга будет иметь огромный успех и будет принята хорошо всеми людьми, даже молодёжью…»

Ну, три года — значит, три года, решил Леонов.

Ещё раз он попытается всерьёз поговорить с Горбачёвым, когда тот прибудет к нему сам, лично. В первых числах июня 1989 года несколько крупнейших изданий страны выйдут с заметками о том, что генеральный секретарь навестил старейшего советского писателя Леонида Леонова 31 мая, в день его 90-летнего юбилея.

— Горбачёв приехал довольно неожиданно, без большой охраны… как-то сами собой появились квадратные ребята на лестничной клетке, — вспоминает Николай Макаров, внук писателя.

Генсека сопровождали коммунистические и писательские чины, в достаточно серьёзном количестве — десятка два человек… генсек заявился с огромным букетом красных, цвета обновлённого социализма, как пошутил Горбачёв, роз.

В те дни шёл десятый съезд народных депутатов, и генсек приехал между заседаниями.

«Мы тогда не поняли, но этот приезд был, конечно, не ради деда — скорее знаком уважения к консервативному крылу, полезным, как, наверное, казалось Горбачёву в дни съезда», — признаётся Макаров.

Именно на этой встрече Горбачёв сказал Леонову, что читал «его» книгу «Бруски». Писатель вида не подал.

Быстро накрыли стол, разлили грузинское вино, самое простое.

Леонов пошутил, кивнув на бокал Горбачёва:

— Вам, может быть, нельзя, вы же за рулём, за штурвалом? — имея в виду, естественно, управление государством и проходящий съезд.

Горбачёв засмеялся. В бокал его случайно попал большой кусок пробки, плескался там… но ничего, он выпил, а пробку оставил.

Штурвал, надо сказать, начал выходить из рук Горбачёва сразу после встречи с Леоновым: на съезде начали критиковать генсека, вскоре была создана так называемая межрегиональная группа… ну и так далее.

Что до визита к Леонову, то некоторое время писателю удалось пообщаться с главой государства один на один.

— Никакого разговора не получилось, — мрачно признался Леонов потом. — Им это не было нужно. Катастрофу я не предотвратил бы… но про пожар, который занимался, они могли бы услышать. Ещё было время.

Некоторые мемуаристы вспоминают о случившемся чуть позже личном звонке Горбачёва Леонову: в этот раз генсек пригласил его на очередную встречу с интеллигенцией.

Разговор по телефону был недолгим, но известно, что Леонов вновь поднял тему сбережения нации.

— Если так дальше пойдёт, — сказал он генсеку, — варягов придётся приглашать на Русь.

Горбачёв конечно же леоновский пессимизм не поддержал. Наверняка что-нибудь бодрое вспомнил из классиков по случаю. Он вообще был упоительно бодр тогда.

На встречу, куда его приглашал Горбачёв, Леонов не пошёл.

* * *

Всеобщего оптимизма тех лет Леонов никак не разделял. Он и в иные-то времена предпочитал пессимистично смотреть на будущность, а тут тем более.

Осенью 1989 года Леонов позвонит своему знакомому литератору Сергею Власову, которому в своё время подавал рекомендацию в Союз писателей. «Принеси, — скажет, — мышеловки: мыши одолели совсем».

Как тут не вспомнить описанное Леоновым ещё в «Записях Ковякина…» нашествие тараканов, случившееся в 1917 году. Опять природа начала трескаться на глазах и из щелей полезла всякая мелкая нечисть.

— Вместо того чтоб развивать экономику, — говорил Леонов Владимиру Стеценко, — «рыночники» сдали огромный внутренний рынок ростовщикам и спекулянтам. Попрошайничают и закупают в долг залежалые тряпки и продовольствие. Сейчас вернутся войска из Европы, триста тысяч! Их надо поселить, строить дома. В деревни старые солдат не расселишь. В моей родовой деревне Полухино две старухи остались. Разваливаются пустые хаты. Как туда вселить? Вся инфраструктура разрушена. Городские «фермеры» — едут по наивности в мёртвые деревни. Но без инфраструктуры, без агронома ничего не сделаешь!..

Мемуаристы вспоминают 1990 год, когда речи Бориса Ельцина и упоминавшегося нами Яковлева вызывали у Леонова просто физическую брезгливость.

— Ну а чего мы хотим? — говорил он, не сбрасывая очевидной вины с советского времени. — Партийное сито имело такие мелкие ячейки, что во власть могли пройти только пройдохи… Всё рухнет в одночасье, потому что этих заменить некем!

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное