Железный набалдашник ее трости впился мне в подбородок, так что опустить голову я не мог. Говорить тоже было не особо удобно, но на фоне других моих неприятностей этого даже и замечать-то не стоило.
— Я не знаю, где Карл, — твердил я, второй раз за этот проклятущий день тщательно подбирая слова, которые будут правдой, — скорее всего, он мертв. И где его труп, я тоже не знаю.
Я решил молчать о Глебе и Тритрети. Конечно, если моя ложь когда-нибудь всплывет, мне будет очень и очень плохо, но, если принцессы узнают, что мной интересуется Тритрети, я обречен, без вариантов.
— Ты что, не смог его учуять?
— Смог. Но потом упустил шанс вернуть Карла в Леонтоподиум, — признался я, выбирая как можно более обтекаемые формулировки.
— Как именно ты его упустил?
— Я отвлекся на соблазны Федерации, — в какой-то мере это было правдой — Тритрети ведь пытался меня соблазнить, а уж он-то точно часть Федерации.
К моему удивлению, Рада приняла мою версию и даже не стала настаивать на подробностях.
— Элла права — ты бесполезный мусор! — вздохнула она, ощутимо двинув мне в висок тростью.
В глазах потемнело, по щеке побежала струйка крови. Я поспешно вытер ее рукавом, меня бросало в дрожь от одной мысли о том, что я заляпаю белоснежные ковры Рады. В лилейном доме все, начиная от мебели и заканчивая шторами, стерильно-белого цвета. У Рады какая-то просто маниакальная тяга к чистоте.
— Я готов понести любое наказание, — пробормотал я.
Рада направилась к белому столику у окна, где оставила свой бокал с коньяком. Ее хромота была почти незаметна, и единственным по-настоящему тяжелым последствием наших демократических выборов для Рады стала потеря возможности танцевать. Танец был ее страстью, и, конечно, Рида знала об этом, целясь в колено. Никакие лекарства Леонтоподиума не смогли помочь Раде, об этом Рида тоже позаботилась. Печальная история, хотя, по сравнению с другими сестрами, Рада легко отделалась.
В ее движениях все еще угадывалась грация балерины, но при этом в Раде не было ни грамма шарма, она была слишком жесткой: всегда идеально уложенные черные волосы — из всех принцесс она одна носила короткую стрижку, безупречно белая кожа, минимум макияжа, накрахмаленная белая блуза и строгая черная юбка в пол. Ничего никогда в ее облике не менялось. Всегда только два цвета — черный и белый. В этом была вся Рада — железный страж Леонтоподиума.
В королевстве Элеоноры Рада, ее правая рука, отвечала за нашу безопасность как от внешних, так и от внутренних врагов. Еще она занималась логистикой и вопросами продовольствия, но это уже не по призванию, а из-за необходимости.
Я, со все нарастающим страхом, ждал ее решения, но Рада не торопилась. В отличие от большинства принцесс Леонтоподиума, Рада не имела склонности к садизму, и я был уверен, что она медлит не из желания помучить меня, а просто взвешивает все варианты.
— Ты меня разочаровал, — сказала она наконец, — мне придется самой заниматься этим мелким говнюком.
Я молча кивнул, сказать тут было нечего. Надеюсь, Глеб спрячет труп Карла так, что Рада его не найдет.
— Если тебе нельзя доверить даже такую простую задачу, ты мне не нужен.
Мое сердце остановилось, когда я понял, что сейчас услышу.
— С сегодняшнего дня ты исключен из моей свиты.
— Рада, я прошу тебя! — я упал на колени.
На ее лице не отразилось никаких эмоций.
— Не разочаровывай меня еще больше. Ты знаешь правила — если к концу следующего дня ты не примкнешь ни к чьей свите, Леонтоподиум тебя пожрет. И имей в виду — к Каролине Элеонора тебя не допустит.
— Мне не к кому идти, — озвучил я, в общем-то, и так очевидный факт.
— Это и есть наказание, — пожала плечами Рада, — убирайся.
Я брел по улицам Леонтоподиума, топча вездесущие эдельвейсы и пепел. Способность мыслить вернулась ко мне далеко не сразу, несколько часов я просто бесцельно шатался по городу. Я не включил плеер, и вечный гул завывал у меня в ушах, но сейчас мне это казалось сущей ерундой, как, впрочем, и сломанные ребра.
Я размышлял над своим положением. Конечно, идя к Раде, я допускал, что она может выгнать меня, но все-таки до конца в это не верил. По правде говоря, я рассчитывал, что меня на какое-то время посадят на цепь на площади, может, еще добавят пару сотен ударов плетью или заставят чистить озеро Вероники — все это уже со мной случалось. Но оставить меня на съедение эдельвейсам?
Теперь я по-другому взглянул на предложение Тритрети, но самое забавное, что воспользоваться им уже не мог. Леонтоподиум меня не выпустит. Город почувствовал, что я потерял покровительство Рады, и вцепился в меня мертвой хваткой. Если до завтрашнего вечера ни одна из принцесс не сжалится надо мной, Леонтоподиум высосет из меня все силы, а потом проглотит и будет каждую ночь сжигать мое сердце, согреваясь, как топливом. Так происходит со всеми, кто не нужен принцессам. Поэтому город и утопает в белом пепле. Бесполезные эмигранты, попадающие в город королевы Элеоноры, превращаются в пищу для этого ненасытного монстра, полезные получают покровительство одной из принцесс и становятся гражданами.