Леонтоподиум. Книга I-II

И тут меня оглушило волной боли. С моим телом что-то происходило. Ощущение головокружительного падения — и вот я опять на столе.

Боль была адской, лицо Тритрети (или теперь его следует называть Дветрети?) расплывалось перед глазами. Это был тот же, который приходил ко мне обычно, — на его лысой голове красовался фиолетовый платок с гроздьями винограда. Если страшная гибель отчасти и произвела на него впечатление, внешне это было незаметно.

— Ты вернулся, друг мой? — Дветрети крутанул кристалл в моей груди против часовой стрелки, и я взвыл.

— Я тебя недооценил. Очень прошу тебя не покидать стол в ближайшее время.

Еще одно движение тонкой холеной руки, искры из глаз, и я позорно вырубился. Мне привиделась Марго. Это был не сон, скорее видение — отрывок сна, пронесшийся перед моими глазами несколько раз, как на карусели.

«Я обещала Глебу, что вернусь за ним, и я свое слово сдержу!» — упрямо повторяла Марго.

— Вернись сюда! — выдернул меня в реальность Дветрети очередной волной боли. — Я же велел тебе не отлучаться!

Я открыл глаза, и он осекся.

— Мне плевать, что ты велел, — зло выплюнул я, — мне вообще на все плевать! Я вас всех ненавижу!

Та тьма снова вернулась. Я дернулся, высвобождаясь из оков. Ремни разорвались, как будто были бумажными.

— У тебя проблемы? Хочешь об этом поговорить? — с издевкой спросил Дветрети. — Полагаю, у тебя было трудное детство.

Ну что за черт? От его насмешек мой гнев утих, унося с собой ощущение собственной мощи. Остался только солоноватый осадок раздражения. Я перемахнул через стол и двинул Дветрети в челюсть. Сломал. Но главное, он замолчал. Отступил к стене и прижал руки к окровавленному рту. Дветрети не воин и не боевой маг, его сила в человеческой ипостаси смехотворна. Я мог бы голыми руками убить эту голову прямо сейчас, но Рида и так уже сожрала одного из них. Не знаю, удастся ли Раде замять этот небольшой дипломатический конфуз. За дополнительный несанкционированный труп меня по голове не погладят.

Я ограничился тем, что вырубил моего бывшего тюремщика, ударив его головой о стену. Дветрети осел на пол. Свет в моей палате погас. С превеликим наслаждением я сломал Дветрети ноги, чтобы не путался под ногами. Мысль сама сложилась в третьесортный каламбур в стиле Риды. Времени было в обрез. Уверен, Дветрети уже осознал серьезность ситуации и вот-вот начнет наращивать мышцы. Только где он может быть? За время своих полетов по институту я так и нашел ни одного подходящего по размеру помещения. Неужели все-таки тот закрытый отсек подвала? Но он мал для тела Дветрети, точно мал!

Я стащил со стола простынь и, разорвав ее в центре, натянул на себя через голову, уже выскакивая в коридор. Насколько я помнил из своих бестелесных полетов, ближайшая лестница находится справа. Пробежав с десяток таких же освещенных палат-тюрем, как моя, я вышиб дверь и, шлепая босыми ногами, помчался вниз.

Запах я учуял уже на третьем этаже. Вонь поднималась снизу, и спутать ее невозможно было ни с чем. Животная ипостась Тритрети воняет омерзительно и обильно. Значит, я все-таки ошибся с размерами тайника в подвале. По позвоночнику пробежал холодок. Если Дветерти воплотится, мы с ним не справимся. Без шансов.

Я вдохнул, выдохнул и продолжил спуск. Как по мне, лучше уж так сдохнуть, чем жить жизнью Глеба. Еще, кстати, и Глеб в придачу к ящеру. Нам точно крышка.

Дверь на первый этаж заклинило — так вот почему мне не попался навстречу никто из желающих убраться подальше от Риды и Дветрети. Должно быть, когда сработала сигнализация, все двери автоматически заблокировались.

Я сорвал дверь с петель, и меня обдало невыносимой вонью. Я закашлялся, глаза заслезились. В углу на полу истерически рыдала женщина в белом халате, испачканном кровью. Можно было бы, конечно, вытолкнуть ее на лестницу, но Дветрети потом все равно избавиться от всех очевидцев. В смысле, заставит Глеба их перебить. Так что смысла не было.

Я шел по коридору из правого крыла, Риду я в последний раз видел в левом. Надо мной раздражающе мигали красным светом лампы, и это мешало моему зрению адаптироваться к темноте. Я неплохо вижу без света, но вот такие красные вспышки здорово мешают.

Сирена продолжала надрываться, но ничего больше я не слышал. Это плохо. Тишина там, где одновременно находятся Рида и Дветерти, — это неестественно. Или я опоздал, и Риды уже нет в живых?

Я перешел на бег. Обоняние вопило, что Дветрети теперь совсем близко. Очередная красная вспышка застала меня при входе в холл, и я увидел вестибюль в багровых тонах.