Когда мы дошли до края леса, и вдалеке уже показалась наша башня, Никос опустил меня на землю и сказал, что передает меня Нолису. И тогда мне снова пришлось вспомнить, что все изменилось. Теперь мне придется выдать горы вранья о том, где мы были да как я поранилась, сначала – тете Деспине, а потом еще столько же – маме и папе…
– Скажи Стаматине, чтобы отвезла тебя в город, не дожидаясь утра, – наказал Никос, прежде чем исчезнуть. – Это опасно.
Он уже почти ушел, но вернулся и поцеловал меня:
– Ничего не бойся, Мелисса, все будет хорошо!
«Когда вырастешь, – как-то сказал мне Никос, – пусть тебя называют Мелисса. В Мелии не будет никакого смысла». Так значит, я уже выросла?
Нолис помог мне идти, но так и не проронил ни звука.
– Как мы объясним, что возвращаемся затемно? – спросила я его. – И где я поранилась?
Ни слова в ответ.
– Нолис, почему ты молчишь?
– Потому что ты трусиха. Потому что, и это вполне возможно, на обратном пути Никос попадется в лапы полицейских, и они его изобьют, как того человека. Или вовсе убьют.
– Мелия-я-а-а! Мелия-я-а-а!
Стаматина, дедушка и тетя Деспина.
– Мы здесь! – крикнул Нолис.
Первыми прибежали Артеми и Мирто. Они успели нас предупредить, что все вне себя от беспокойства и что они сказали взрослым, будто бы нас не видели, потому что Артеми хотела, чтобы Мирто почитала ей книжку, а мы с Нолисом ушли, так как знаем эту книжку наизусть и не в состоянии услышать ни звука из нее хотя бы еще раз. Я заливалась слезами и слова не могла из себя выдавить. Но Нолис рассказал все: что я трусиха и что по моей милости Никос в опасности. Больше он ничего не успел добавить: как раз в эту минуту подошли дедушка, тетя Деспина и Стаматина.
Нолис врать не может, даже ради Никоса. Я плакала. Так что врать снова пришлось Артеми. Якобы мы пошли на дальний залив за моллюсками, я поскользнулась на скале и поранила ногу, а задержались мы так, потому что это далеко, а я не могла наступать на ногу. Взрослые заговорили все разом. Тетя Деспина возопила: «Мы их совсем распустили! Пусть только узнает их отец!» Дедушка: «Дети есть дети, они будут падать и разбивать коленки». Стаматина: «До свадьбы заживет».
Дедушка поднял меня на руки и понес домой.
– Скажи, чтобы они отвезли тебя в город, – прошипел Нолис.
Я же приняла решение: никуда не поеду. Ну и пусть я умру. Зато Нолис не сможет сказать, что я трусиха.
Ногу мне вымыли, а потом намазали йодом – и я даже зубы сцепила, лишь бы не закричать.
– Хорошо, – заметил дедушка, – что Мелия поранилась на скалах, а то пришлось бы делать укол от столбняка.
– А в каком случае делают укол от столбняка? – спросила я.
– Если ты поранилась в грязном месте и грязь попала в рану, это может быть опасно для жизни.
– Значит, если не сделать укол, можно умереть?
– Не бойся, Мелия, – засмеялся дедушка. – Ты же на море порезала ногу, в море есть йод, а лучше йода антисептика еще не придумали.
Значит, я умру! Теперь-то я была в этом уверена. Я ведь знаю, что поранила ногу в страшной грязи! И, возможно, Никос, узнав об этом, скажет: «Мелия была благородной девочкой, она не побоялась умереть». И пусть Нолис узнает… А вдруг с Никосом что-то случилось по дороге? Вдруг его увидели полицейские? Тогда что толку, что я умру? И все это только из-за того, что я трусиха. Друзья разлюбят меня и будут обращаться со мной, как с Пипицей. Нет, лучше уж я умру!
Меня положили в постель, и, когда я сказала Мирто: «ОЧПЕЧА», – тут же представила, что больше некому будет сказать ей: «ОЧПЕЧА, ОЧСЧА», – и так мне стало ее жалко!
Всю ночь у меня был жар… По какой-то лощине шел человек… его избивали полицейские… текла кровь. Это Никос! «Мелисса, Мелисса, это она виновата!» – кричал он… Потом появился леопард – был открыт черный его глаз – и бросился на меня… И я завизжала!
– Мелия, Мелия, что с тобой?
Я открыла глаза и увидела рядом Мирто. Мне казалось, я горю от жара.
– Нет, – прошептала я, – нет, не зови никого! Я буду спать.
Я уснула – и до утра так и не умерла! Да и жар слегка спал. Нога почти не болела, только вот наступать на нее я по-прежнему не могла. Дедушка повесил под соснами гамак. Мирто притащила три толстенные книги.
– Я тоже не пойду на море, – заявила она. – Составлю тебе компанию.
Не успели мы открыть наши книжки, как увидели Нолиса: он на всех парах несся к нашей башне. «Что он задумал?» – вздрогнула я. Вскоре Нолис показался из дома вместе со Стаматиной, и они подошли к нам. Она положила руку мне на лоб и с беспокойством спросила:
– Как ты, моя птичка? – А потом рассердилась: – И как ты только могла! Не сказала, что нужно ехать в город! Ты знаешь, что могла умереть? Ах, черт бы побрал эту поганую диктатуру, из-за нее вы ввязались в историю. И это маленьким детям так жить приходится!
– Мелия могла умереть? – ужаснулась Мирто.
Тут Нолис сказал, что во всем виноват он, ведь это он назвал меня трусихой. Он разжал ладонь и показал нам ракушку – яркую-яркую, розовую, с золотыми и зелеными полосками. Никогда прежде я не видела такой красивой ракушки!
– Она твоя, – и Нолис протянул ее мне.