Леопольдштадт

Гермина. Тебя никто не осудит. Я не осуждаю Отто. Это был выбор – я или банк.

Салли. Мина!

Мина. Я просто говорю.

Салли. Ну, ты всегда была черствой.

Ханна. Все, хватит вам!

Мими. Что, мама?

Салли возвращается к чтению детской книжки. Белла снова сосет большой палец, зажав в кулаке любимую тряпочку.

Салли. Ты мне дашь ее постирать?

Белла решительно мотает головой.

Мими(торжественно). Не даст. Продолжай, мама.

Салли(читает). «Так что принц погнался за оленем в глубь леса, и никто из его егерей не мог за ним угнаться. Когда опустилась ночь, он оказался один и понял, что сбился с пути…»

Перси. А где эта школа для дворецких?

Эрнст. Дом Радзивиллов, третий этаж.

Нелли. Ты хочешь про это написать?

Перси. Может быть, загляну туда по пути домой.

Эрнст. Вы там увидите, как банкиры и биржевые брокеры в фартуках учатся удерживать на весу подносы, уставленные бокалами.

Перси. Вы должны объяснить Герману. Лучше не будет. Объясните Якобу. Вы должны уехать. Все.

Ева. Мы с Людвигом слишком старые для еще одного переворота в жизни. С тех пор как нацисты ариизировали наш дом, мы, конечно, живем друг у друга на голове, но вы не понимаете, Перси, нам к этому не привыкать.

Перси. Что значит «не привыкать»?

Ева. Когда бабушка Мерц был маленькой, она пешком прошла всю дорогу из-под Киева до Львова, после того как их деревню спалили. Это закончится, и на смену этому придет что-то другое.

Перси немеет от ярости.

Лео. Я математик, дедушка?

Людвиг. Ты можешь в уме сложить все числа от одного до… двадцати?

Лео думает.

Эрнст. Вы не думали о Шанхае, Ева?

Ева. О Шанхае?

Эрнст. Да. Говорят, в Шанхай не нужны виза и разрешение на работу.

Ева. Шанхай??

Эрнст. Туда ходят корабли из Триеста. Можно заказать каюту и подать на транзитную визу.

Ева. Шанхай?? Мне даже их еда не нравится!

Эрнст. Если бы Вильма могла передвигаться, я бы так и поступил.

Перси(сердится). Это какое-то безумие! Каждый месяц тысячи евреев уезжают. Управление еврейской эмиграции пытается избавиться от них как можно скорее. Если бы Швейцария открыла свои границы, Эйхман бы пустил специальные поезда для вас.

Ева. Да, для тех, у кого есть счета в швейцарских банках; они сразу могут ехать, как только все отдадут. Или те, у кого семья за границей, или кто работает на иностранные компании – все они могут ехать, как только заплатят налог на выезд и пошлину на все, чем владеют. Если они могут получить визу, то немцы их выпустят после того, как отберут все до последнего. Но не все хотят играть по их правилам. Герману чудом удалось уберечь свое дело от войны, революции, инфляции и теперь аншлюса и сохранить его для Якоба. Почему он должен отдавать его теперь?

Перси. Рано или поздно нацисты все отберут и назначат арийца управлять его фабриками, но Якобу лучше этого не дожидаться.

Ева. Я бы так уверенно не говорила. Гретль задействовала свои связи – она с детства знакома с канцлером.

Перси(недоверчиво). С Гитлером?

Ева. Нет, с человеком из Бальхауса. Гретль знает его мать.

Перси (почти взрывается). Бюркель не канцлер. Он гауляйтер в провинции Третьего рейха, ранее известной как Австрийская Республика, которая через двадцать лет после основания приказала долго жить! Чем вы были заняты до того, как немецкие бомбардировщики появились в небе, словно увертюра к триумфальному вхождению Гитлера в Вену?

Хейни закрывает уши ладонями и издает громкий звук, имитирующий звук бомбардировщика. Перси замолкает. Хейни замолкает.

Гермина. Все хорошо, Хейни.

Хейни «играет» на своем пианино.

Нелли. Ты имеешь в виду нас, евреев?

Перси. Нет! Вас, социалистов и социал-демократов! – когда христианские социалисты распустили парламент и изобрели австрийский фашизм! Но этого оказалось мало, чтобы не допустить Гитлера! (Более спокойно.) Извините меня. Когда моя редакция меня сюда направила, корреспондент из «Таймс» сказал мне: «Перси, поехали в Грац – там будет марш НСП». Я сказал: «Я думал, что нацисты в Австрии запрещены». – «Само собой, запрещены!» И мы поехали в Грац, и наблюдали, как двадцать тысяч национал-социалистов со свастикой маршируют по улицам Граца на глазах у исступленной толпы и нескольких полицейских. Я спросил его: «Дуглас, а что австрийцы собираются со всем этим делать?» На что он мне ответил: «Это и есть австрийцы».

Ханна(встает). Моего мужа отправили в Дахау. Я не знаю, жив ли он. Так что нет, я вас не извиняю.

Ханна в тихой ярости направляется к двери.

Лео. Двести десять!