Лепестки камелии

Всё вокруг влажное — не только воздух. Постельное бельё, одежда, а особенно я — пот в прямом смысле течёт ручьями. Придворные и некоторые евнухи обмахиваются веерами — на них снова мода, и чтобы рисовая бумага обтягивала бамбуковые рейки, а на ней обязательно был написан стих какого-нибудь местного философа. Мне дали любимый веер принца, так на нём огромными изящными иероглифами красуется: «Всегда будь готов умереть». Что вы, господин, удивился Ванхи, когда я в него этим веером запустила. Это же изречение великого Ханабусы Отако, это никак не может быть оскорблением. Я поинтересовалась, как долго жил этот Ханабуса. Оказалось, до глубокой старости — лет так до восьмидесяти. Долго же он умереть готовился…

Пишу это сейчас, и одна у меня забота: как бы пот со лба на бумагу не капнул. Позвала двоих наложников, сидят рядом на подушках, обмахивают меня чьими-то перьями. Я прямо как персидский царь! А толку от этих обмахиваний — горячий влажный воздух туда-сюда гонять. Как в бане берёзовым веником…

Думаю, помру я отнюдь не от яда или кинжала в спину, а от погоды. Зашибись, духота…

* * *

Этой ночью скоропостижно скончались пятеро наместников из двадцати. С остальными я просто пообщаться не успела.

Народ, говорят, сложил два и два, и слух о том, что я не принц вовсе, а ёкай, стал громче. Пришлось сходить в местное святилище, обкуриться ароматными травами, ополоснуться святой водичкой и ударить в гонг. Последнее мне особенно понравилось — я дубасила в этот гонг, как ребёнок в игрушечный барабанчик. Все монахи сбежались — я их медитацию нарушила. Пришлось извиняться.

Святилище я посетила специально то, что ближе к торговой площади, и на выходе меня с Ванхи встречала толпа народа. Телохранителей я с собой не брала — Возрождённые что-то пока не прислали своих, а императорским я не доверяла. Но тут смотрела на толпу и понимала, что зря, наверное. А толпа смотрела на меня и молчала. Может, все ждали, что я полыхну? Или из кожи вон выскочу — что тут с чудовищами после святой водички происходит?

А я стояла, глядела на них и не понимала, что делать.

Положение спас Ванхи. Он завопил, как это делают императорские евнухи — противно, но очень представительно:

— Дорогу наследному принцу Лянь и Рё-Ка!

А я вскинула голову и приняла важный вид. Мол, ну и что, что одежды на мне попроще — я, может, инкогнито. А так — глядите, принц. Не верите? Да как вы, чернь, смеете во мне сомневаться?

Невероятно, но это сработало. Люди расступились, образовав узкий коридор, по которому величаво прошла я, а за мной — Ванхи, недовольно зыркая вокруг. Так нас до самого дворца провожали.

Не понимаю: когда император своих братьев из окон выкидывал — это, значит, было нормально. А когда я с нежитью договариваюсь и творю, между прочим, справедливость (юрэй же не на пустом месте появились) — это прямо жуть как странно, а может, и грешно.

Главное, что всё получилось. По дворцу тоже поползли слухи, министры, как и народ, сложили два и два, только сумму получили немного другую. Я явилась без приглашения к ещё пятерым, и видели бы вы их лица! Бедняги, словно я их на горячих углях танцевать заставила.

— Господин, вы ищете смерти, — говорили они, а сами глаза прятали. — Будет буря.

— Укроетесь, пока гроза молодые деревья ломает? — подхватывала я. — Смотрите, как бы гроза потом не сломала вас. Вместе со старым клёном. А то бывает…

Ничего определённого мне и сегодня не сказали, и я уже с чистым сердцем оставила у них могильную землю и лоскуты савана. Во-первых, я обещала, во-вторых — эти трусы мне были невероятно противны. Ах, император страшный, ах — принц тоже чего-то озверел. А может, это и не он вовсе, а совпадение?

Ничего, ещё пятеро сдохнут этой ночью, и мы посмотрим, какое это совпадение, сморчки трусливые. Тьфу на вас.

Говорят, резко возросли в цене амулеты от нечистой силы. За Шепчущего раба на чёрном рынке такую цену дают — просто держись! Давайте-давайте. Не помогут они вам — от совести не спрячешься. Мерзавцы, сначала наплодили нежить, а потом… Ну и чёрт с ними.

Днём на обед — ещё раньше матушки — меня позвал император. Этого следовало ожидать, и я думала, что как приду, в меня полетит чаша с рисом или вином. Ну хоть подсвечник!

Нет, его величество встретил меня ласково, как настоящий заботливый отец. Подкладывал любимые блюда, улыбался, глядел задумчиво. А у меня вдруг резко пропал аппетит — у наших ног белая собачка крутилась, так я незаметно ей все куски скармливала. Император, конечно, это видел.

Он очень удивил меня, когда отбросил эту фальшивую нежность и прямо спросил:

— Ичи, чего ты хочешь?

Я уставилась на него в изумлении — мол, а что?

— Государь?

— Ты изменился, — сказал император. — Или с прошлого раза ты всё-таки извлёк урок… Это хорошо, это показывает тебя как будущего правителя с нужной стороны. Скажи, Ичи, ты правда думаешь, что мать даст тебе править самому?

Всё он понял, и слух о том, что сын хочет его свергнуть, вряд ли стал для него новостью.

Я равнодушно пожала плечами.

— Ваше величество, я не…