Лепестки на ветру

Даже ад, как и прежде, красовался на стенах в мрачных репродукциях известных мастеров. О, Господи! Я и не подозревала, что вид этой комнаты повергнет меня в такое смятение. Плакать я не могла. Тогда потечет тушь с ресниц. Но мне хотелось заплакать. Вокруг меня носились видения Кори и Кэрри пяти лет: смеющихся, плачущих, рвущихся на улицу, к солнцу, в то время как все, что им было доступно — это катать игрушечные грузовики в игрушечный Сан-Франциско или Лос-Анжелес. Были еще игрушечные поезда, которые носились по всей комнате, забираясь даже под кровати. Куда они ехали, эти поезда, эти паровозы, эти локомотивы? Я достала из сумочки салфетку и поднесла к уголку одного глаза, затем другого. Я нагнулась и заглянула в кукольный дом. Фарфоровые кухарки по-прежнему стояли за плитой на кухне, дворецкий, как и раньше находился в дверях и приветствовал гостей, подъезжавших в карете, запряженной двойкой, и — о, господи! — в детской была колыбель! Пропавшая колыбелька! Мы несколько недель кряду искали ее, боясь, что бабушка обнаружит пропажу и накажет Кэрри; но вот же она, там, где ей и подобает быть! Только в ней не было ребенка, да и родителей в гостиной тоже не было. Мистер и миссис Паркинс, их малютка Клара были теперь моей собственностью, и они никогда не будут больше жить в этом кукольном доме.

А может бабка сама утащила потихоньку эту колыбельку, чтобы потом обнаружить пропажу и спросить о ней у Кэрри, а когда бедняжке нечего будет ответить, то с полным основанием наказать ее? А заодно и Кори, ведь он бы машинально, не думая о себе, бросился на защиту сестренки. Во всяком случае это было бы в ее духе: подстроить какую-нибудь подлость вроде этой. Но если так, тогда почему она не довела дело до конца? Я горестно рассмеялась. Она доиграла до конца, выбрав не просто порку, а нечто похуже. Яд. Мышьяк на четырех посыпанных пудрой пончиках.

И вдруг я подскочила на месте. Мне почудился детский смех. Конечно, это был плод моего воображения. А затем я направилась в стенной шкаф и дальше к высокой узкой двери, к крутым и узким ступеням. Я миллион раз поднималась по этой лестнице. Миллион раз — во мраке, без свечи или фонарика. Выше и выше, на темный, жуткий гигантский Чердак, но только очутившись там, я пошарила в поисках свечей и спичек, которые мы с Крисом там прятали.

Они все еще здесь. Действительно, время здесь остановилось. У нас было несколько оловянных подсвечников с маленькими ручками, чтобы было удобно держать. Эти ручки мы отыскали в старом ящике, где лежали во множестве коробки с короткими, коренастыми и некрасивыми свечками. Мы всегда думали, что это самодельные свечки, уж больно они воняли старьем, когда горели.

Дыхание у меня перехватило! О! Здесь все, как было! Как тогда свисали вниз гирлянды бумажных цветов, колышущиеся на сквозняке, а на стенах по-прежнему красовались огромные цветы. Только краски поблекли и стали какими-то серыми, как призраки. Блестящие сер-дцевинки, которые мы наклеивали, кое-где отстали, и теперь только у нескольких маргариток были пестики из блесток или сверкающих искусственных камней. Красная змейка, в которую играла Кэрри, тоже была здесь, только она тоже стала никакого цвета. Улитка Кори уже не была похожа на яркий кривобокий надувной мяч, а скорее на помятый полусгнивший апельсин. На стенах по-прежне-му краснели надписи «Осторожно!», которые понаписали мы с Крисом, и с чердачных стропил все так же свисали качели. Рядом с проигрывателем находился балетный станок, который смастерил и приколотил к стене Крис, чтобы я могла отрабатывать свои балетные позиции. И даже мои костюмы, из которых я давным-давно выросла, продолжали висеть на гвоздиках: десятки костюмов с трико в тон и выношенными балетными тапочками, все смятые и пропыленные, пропахшие запахом времени.

Как в кошмарном сне, к которому я была приговорена, при неверном свете свечи я бесцельно побрела к комнате, где мы занимались. Призраки не давали мне покоя, воспоминания и видения следовали за мной по пятам, и сами вещи, казалось, начинали просыпаться и, позевывая, перешептывались. Нет-нет, сказала я себе, это всего лишь шелестят разлетающиеся крылья моей шифоновой юбки… только и всего. Игрушечная лошадка в яблоках вдруг приняла угрожающие размеры, и я так испугалась, что поднесла руку ко рту, чтобы не дать вырваться пронзительному крику. Ржавая красная повозка, казалось, движется, повинуясь чьей-то невидимой руке, и глаза мои в ужасе метнулись к классной доске, на которой я своей рукой оставила прощальное послание тем, кто придет сюда после нас. Откуда мне было знать, что это буду я сама?

«Мы жили на чердаке:

Кристофер, Кори, Кэрри и я, а теперь нас осталось трое».

Я уселась позади маленькой грифельной доски, которая принадлежала Кори, и поудобнее подогнула ноги. Мне хотелось погрузиться в глубину грез, чтобы дух Кори пришел ко мне и рассказал, где лежит его тело.