Лепестки на ветру

— Кэрри, в этой коробочке твои старые друзья. Если в школе для девочек из хороших семей мисс Эмили Дин Кэлхаун тебе вдруг станет немножко одиноко, откроешь ее и посмотришь, что там внутри. И никому ее не показывай, даже самым близким друзьям.

Она широко распахнула глаза, увидев крошечных фарфоровых человечков и их фарфорового ребеночка, которого она особенно любила, украденных мною из огромного сказочного кукольного дома, на чердаке она все время с ним играла. Из всего дома я взяла только кроватку.

— Мистер и миссис Паркинс и детка Клара! — выдохнула Кэрри со слезами счастья в больших голубых глазах. — Откуда они взялись, Кэти?

— Ты знаешь откуда.

Она посмотрела на меня, обеими руками держа коробку с хрупкими куколками, покоящимися в вате, и деревянной кроваткой ручной работы — бесценное сокровище, прабабушкино наследство.

— Кэти, где мама?

О, Господи! Именно на этот вопрос мне меньше всего хотелось отвечать.

— Кэрри, ты же знаешь, мы договорились говорить всем, что наши родители оба умерли.

— Мама умерла?

— Нет, но мы делаем вид, что да.

— Почему?

И я опять должна была объяснять Кэрри, что мы никому не должны говорить, кто мы на самом деле, и что наша мама жива, а то опять окажемся на чердаке. Она сидела на полу рядом со своей новой шкатулкой, держа на коленях коробочку с куклами, и смотрела на меня огромными, ничего не понимающими глазами.

— Я имею в виду, Кэрри, ты не должна упоминать о другой семье, кроме Криса, меня, доктора Пола и Хенни. Понимаешь?

Она кивнула, но, судя по скривившимся губам, по выражению лица, не поняла. Она все еще хотела к маме!

И вот настал ужасный день, когда мы повезли Кэрри за десять миль от границы Клермонта поступать в умопомрачительную частную школу для дочек богачей. Школа занимала огромное белое здание с портиком и колоннами, а табличка у входной двери гласила: «Основано в 1824 году».

В теплом и уютном кабинете нас приняла наследница основателя школы мисс Эмили Дин Дьюхерст, статная красивая женщина с гладкими седыми волосами и лицом без единой морщинки.

— Она прелестный ребенок, доктор Шеффилд. Разумеется, мы сделаем все для того, чтобы учиться здесь ей было удобно и хорошо.

Я наклонилась обнять дрожащую Кэрри и прошептала:

— Держись, постарайся, чтобы тебе здесь понравилось. Не скучай. Каждый уикенд мы будем забирать тебя домой. Ладно?

Она выдавила из себя улыбку и тихо пробормотала:

— Я постараюсь.

Нелегко было уезжать, оставив Кэрри в этом роскошном белом здании колониального стиля.

А на следующий день пришло время и Крису собираться в колледж. Я с болью смотрела, как он пакует вещи, и молчала. Я не могла говорить, и мы боялись взглянуть друг на друга.

Его колледж был еще дальше, в тридцати милях от города. Дома университетского городка были из розового кирпича, но опять с обязательными белыми колоннами. Поняв, что мы хотим остаться наедине, Пол удалился под каким-то довольно неуклюжим предлогом, сказав, что хочет посмотреть сад. Мы с Крисом уединились в нише окна-фонаря; мимо постоянно пробегали молодые люди, бросая на нас любопытные взгляды. Я хотела бы его обнять и прижаться щекой к его щеке, ведь это было прощанием с любовью. И мы оба знали, что эта любовь — навек.

— Крис, — запинаясь, чуть не плача заговорила я, — что я буду делать без тебя?

Его голубые глаза меняли цвет, как в калейдоскопе, отражая смену его чувств.

— Кэти, ничего уже нельзя изменить, — отрывисто прошептал он, схватив меня за руки. — И когда мы встретимся опять, мы почувствуем то же самое. Я люблю тебя. И всегда буду любить, хорошо это или плохо, я ничего не могу с этим поделать. Я буду заниматься, как зверь, чтобы не оставалось времени думать о тебе, скучать и гадать, что происходит в твоей жизни.

— И станешь самым молодым выпускником медицинского колледжа в истории человечества, — поддразнила я, хотя голос мой был так же отрывист, как и его. — Оставь для меня немножко любви и спрячь ее поглубже в твоем сердце, а я спрячу свою любовь к тебе. Мы не должны повторять ошибки своих родителей.

Он тяжело вздохнул и опустил голову, уставившись в пол у себя под ногами; а может быть, глядя на мои ноги на высоких каблуках, которые мне очень шли.

— Береги себя.

— Конечно. И ты береги себя. Не занимайся слишком много, не отказывай себе в развлечениях и пиши мне не реже раза в день. Я думаю, мы не будем накручивать телефонные счета.

— Кэти, ты ужасно красива. Может быть слишком красива. Я смотрю на тебя и вижу нашу мать: в наклоне головы, в том, как ты складываешь руки… Не слишком очаровывай нашего доктора. Я имею в виду… он, в конце концов, мужчина. У него нет жены, и ты будешь жить с ним под одной крышей. — Он поднял на меня вдруг потемневшие глаза. — Не делай глупостей, чтобы заглушить любовь ко мне. Вот что я хочу сказать.

— Обещаю вести себя хорошо.

Но как могла я твердо обещать это, если именно он пробудил во мне те первобытные стремления, которые надо было сдерживать, пока я не стану достаточно взрослой, чтобы управлять ими? И теперь я хотела их удовлетворить, хотела быть любимой кем-нибудь, кого я полюблю.