Лепила [СИ]

— В чем? — с интонацией, достойной пьяного Семена Семеныча Горбункова, вопросил я.

— Бойцу моему, у него артерия повреждена.

— А рыжий? — постепенно приходя в себя, я глянул в сторону безжизненно распластанного тела.

— Хана твоему дружку… Слушай сюда, сука: если бойца моего не спасешь — он ткнул пальцем в сторону, где лежал Миха, — я тебя здесь рядом с ним положу, и скажу, что это ты в нас гранату бросить хотел, да кореша своего взорвал. Понял? — Он схватил меня за отвороты халата и приблизил мое лицо к своему, ощутимо дыша ненавистью через прорези маски.

— Пошел ты — вяло ответил я, что явно свидетельствовало о том, что в себя я полностью не пришел, и к «ситуации отношусь некритически» — этому здоровяку явно ничего не стоило и впрямь приговорить меня в коридоре родной больницы без суда и следствия, однако следующими словами, я, наверное, спас себе жизнь:

— А где больной?

— Лось, заноси Бурого — рявкнул, полуобернувшись к выходу, насевший на меня, аки медведь, по–видимому, командир этого подразделения. Через секунду, с сопеньем и некоторой суматошинкой в действиях двое таких же амбалов — гоблинов вволокли в коридор третьего парня в камуфляже. Еще один, забросив автомат за спину, прижимал тампон к шее раненого. Как же мне везет на ножевые в последнее время! Я встал, слегка пошатываясь, и едва снова не полетел на пол от толчка в спину:

— Работай, падла, спасай его!

— Не бейте его, он ни при чем — послышался слабый женский голос, я обернулся и с изумлением увидел, что Светка, с которой я уже мысленно распрощался, полусидит у стены, прижимая руку к животу.

— Это я, я одна виновата, я одна, он ни при чем — вновь и вновь повторяла она, жалобно глядя на нас. И кого мне теперь лечить? Судя по всему, все–таки солдата — Светка в сознании, а тот вон, хрипит.

Я мотнул головой, с ожесточением прогоняя противный звон в ушах, и пару раз глубоко вдохнул горький от сгоревшего тротила и пороха воздух, после чего скомандовал:

— Жгут! Галдевшие рядом солдаты затихли, и откуда- то, как по волшебству, в мою руку ткнулся свернутый в тугое кольцо жгут. Маску с раненого уже сорвали, так что в тусклом люминесцентном свете я увидел веснушчатое лицо, бледное от потери крови, приобретшее вдобавок, от освещения, жуткий лиловый оттенок. Рана шла как раз параллельно углу нижней челюсти. Омоновец, стоя на коленях с силой прижимал к ране бинт, но все равно между его пальцев туго выплескивалась кровь.

Я завернул руку раненого на голову, так, будто он собрался почесать правое ухо, после чего сильно растянул полоску жгута и перетянул шею ниже раны, перейдя на руку. Никогда раньше так не делал, а вот и пришлось.

— Отпускай потихоньку, — скомандовал я прижимавшему бинт омоновцу, тот медленно отпустил пальцы — края раны сочились кровью, но главное было сделано — артериальное кровотечение было остановлено.

— Тащите его наверх по лестнице, там спросите, куда дальше — вяло махнул я рукой, и, пошатнувшись, побрел к Светке. Опустившись рядом с ней на колени, я осторожно отвел ее руки от живота, и увидел на белом халате два уже знакомых мне пунктирных разреза с ореолом крови вокруг каждого. Расстегнув пуговицы, я обнажил уже слегка загоревший живот, ожидая увидеть глубокие раны, однако удивленно наморщил лоб, а затем губы мои непроизвольно расплылись в улыбке. Говорят, раньше медальоны и табакерки порой спасали жизнь особо везучим дуэлянтам. Табак Бояринова не нюхала, медальонов, по крайне мере, в области живота не носила, зато она сделала себе замечательный пирсинг — вставила в пупок кольцо из хирургической стали. В центре блестящего колечка зияла неглубокая ранка. Вторая, чуть поглубже, располагалась выше, однако и без зондового исследования было видно, что лезвие так и не пробило переднюю брюшную стенку. Только чем же он, гад, бьет, то есть бил, вилкой для барбекю, что ли? А, все равно, главное, что цела.

Светка взахлеб, давясь словами и рыдая, повторяла, что ее заставили, а я тут вовсе не причем.

Я подошел к командиру спецназовцев.

— Мне надо наверх — вашему солдату нужна помощь, да и ее — я кивнул в сторону Светки — тоже надо оперировать.

Про операцию я, конечно, слегка сжульничал, два — три шва, которые надо было положить моей медсестре, при всем желании тянули лишь на первичную хирургическую обработку. Но так она хоть переночует в нормальных условиях, с мыслями соберется, а так, начнут ее прессовать по полной программе, наболтает, будет потом расхлебывать.