Лермонтов

Продолжаются и занятия словесностью. Лермонтов замечает: «Наша литература так бедна, что я из нее ничего не могу заимствовать… Однако же, если захочу вдаться в поэзию народную, то, верно, нигде больше не буду ее искать, как в русских песнях. — Как жалко, что у меня была мамушкой немка, а не русская — я не слыхал сказок народных; в них, верно, больше поэзии, чем во всей французской словесности».

С народными песнями знакомил Лермонтова учитель русской словесности семинарист Орлов. Он давал уроки Аркадию Столыпину, сыну владелицы Середникова, Екатерины Апраксеевны. Орлов «имел слабость придерживаться чарочки», почему его «держали в черном теле» и предпочитали ограждать детей от его общества вне уроков. Лермонтов, который был на несколько лет старше своего родственника, беседовал с семинаристом, и тот «подправлял ему ошибки и объяснял ему правила русской версификации, в которой молодой поэт был слаб», как рассказывал Аркадий Дмитриевич. Здесь следует заметить, однако, что Лермонтов, ученик крупных поэтов Мерзлякова и Раича, прекрасно знал правила стихосложения. Но у семинариста Орлова могли иметься собственные мнения касательно смелых опытов Лермонтова в области версификации. Беседы нередко оканчивались спорами. «Миша никак, конечно, не мог увлечься красотами поэтических произведений, которыми угощал его Орлов из запаса своей семинарской мудрости, — пишет Висковатов, — но охотно слушал он народные песни, с которыми тот знакомил его».

Прочитаны Руссо, Байрон, Гете. Одно за другим создаются стихотворения:

«Опять вы, гордые, восстали»,

«Между лиловых облаков»,

«К Сушковой» («Вблизи тебя до этих пор…»),

«Благодарю»,

«Зачем семьи родной безвестный круг»…….

Раздумья о литературе, творчество и переживание «роковой любви» не мешали Михаилу Лермонтову клеить с Аркадием из папки доспехи и, вооружившись самодельными мечами и копьями, ходить по глухим местам — воевать с воображаемыми духами. Особенно привлекали их развалины старой бани, кладбище и «Чертов мост». Товарищем молодых людей в этих проделках был некто Лаптев, сын семьи, жившей поблизости в своем имении. Описание одного из таких ночных походов осталось в черновой тетради Лермонтова:

«Середниково. — В Мыльне. — Ночью, когда мы ходили попа пугать».

Екатерина Сушкова подробно описывает то лето:

«По воскресеньям мы езжали к обедне в Середниково и оставались на целый день у Столыпиной. Вчуже отрадно было видеть, как старушка Арсеньева боготворила внука своего Лермонтова… Сашенька и я, точно, мы обращались с Лермонтовым как с мальчиком, хотя и отдавали полную справедливость его уму. Такое обращение бесило его до крайности, он домогался попасть в юноши в наших глазах, декламировал нам Пушкина, Ламартина и был неразлучен с огромным Байроном. Бродит, бывало, по тенистым аллеям и притворяется углубленным в размышления, хотя ни малейшее наше движение не ускользало от его зоркого взгляда. Как любил он под вечерок пускаться с нами в самые сантиментальные рассуждения, а мы, чтоб подразнить его, в ответ подадим ему волан или веревочку, уверяя, что по его летам ему свойственнее прыгать и скакать, чем прикидываться непонятным и неоцененным снимком с первейших поэтов.

Еще очень подсмеивались мы над ним в том, что он не только был неразборчив в пище, но никогда не знал, что ел: телятину или свинину, дичь или барашка; мы говорили, что, пожалуй, он со временем, как Сатурн, будет глотать булыжник. Наши насмешки выводили его из терпения, он спорил с нами почти до слез, стараясь убедить нас в утонченности своего гастрономического вкуса; мы побились об заклад, что уличим его в противном на деле. И в тот же самый день, после долгой прогулки верхом, велели мы напечь к чаю булочек с опилками! И что же? Мы вернулись домой, утомленные, разгоряченные, голодные, с жадностью принялись за чай, а наш-то гастроном Мишель, не поморщась, проглотил одну булочку, принялся за другую и уже придвинул к себе и третью, но Сашенька и я, мы остановили его за руку, показывая в то же время на неудобосваримую для желудка начинку. Тут он не на шутку взбесился, убежал от нас и не только не говорил с нами ни слова, но даже и не показывался несколько дней, притворившись больным».

В таких-то милых проказах проходило время.

* * *

Но лето выдалось беспокойное.

3 июня в Севастополе во время чумного бунта убит севастопольский военный губернатор Николай Алексеевич Столыпин — родной брат бабушки Лермонтова. Участник войны 1812 года, генерал-лейтенант, ревнитель военного просвещения, автор «Отрывков из записок военного человека», он был «растерзан толпой». С этим трудно было примириться разуму. Как будто все, во что верил, к чему призывал этот человек, вдруг сошло с ума и восстало на него. «Отрывки» (написанные в 1817–1819 годах и изданные отдельной книгой в 1822 году) проникнуты искренней верой в простого солдата и направлены как раз на улучшение условий службы в армии.